Лев Акимович был чист перед законом, популярен, его область ставилась в пример другим как образцовая и, наконец, депутатская неприкосновенность защищала его от любых нападок со стороны, хотя, разумеется, о таких и речи не шло.

Итак, он рассматривал гостью с нескрываемым любопытством, без малейшего намека на испуг.

— Рад встрече, прекрасная незнакомка. Чем же моя скромная персона вас заинтересовала? Вы представитесь или пожелаете оставаться инкогнито?

— Представлюсь. Чуть позже.

— Присаживайтесь. Чай, кофе, коньяк?

— Жидкость в такую жару даме не предлагают. Она тут же выходит наружу и портит макияж. Но не будем отвлекаться, Лев Акимыч. Я пришла к вам с просьбой. Вы можете ее выполнить, если захотите. Это в вашей власти. Надо освободить из тюрьмы одного невинно осужденного человека.

— Бог мой, вы же взрослая женщина и понимаете, что так дела не делаются. Осужденный должен подать прошение на мое имя, я ознакомлюсь с его делом, соберу совет по помилованию, и мы сообща решим его судьбу. Но такие вопросы решаются на месте, в регионе, а не в Москве.

Он улыбнулся. Ниже среднего роста, лысый, с конопатой физиономией губернатор ничего, кроме отвращения, не вызывал. Хотя вряд ли догадывался об этом.

— Вы правы, я взрослая женщина и порядки знаю. Но речь идет о нестандартной ситуации. Вряд ли из тех мест до вас может дойти какое-то прошение, а дел там никогда ни на кого не заводили. Я упоминала по телефону территорию, о которой пойдет речь. Квадрат тринадцать дробь восемь. В этом месте расположен город под названием Тихие Омуты, в который вы приезжаете два-три раза в год, но на картах области он не значится, и живущие в нем люди не более чем призраки. Речь идет об одном таком призраке по имени Антон Бартеньев. Он обвинен в убийстве, которое не совершал. Я хочу, чтобы с него сняли обвинение, напечатали в местной газете о допущенной следствием ошибке, освободили и извинились перед ним.

Фокин не был готов к такому обороту. Ни один человек из Тихих Омутов не мог свободно разгуливать по Москве, да еще проникнуть в его офис и ставить перед ним вопросы, а точнее, выдвигать требования личного характера, Мало того, никто в Тихих Омутах не мог знать об экспедиции Ольшанского и тем более точные ориентиры места расположения города. Человек с такой информацией в Москве опасен, как кобра в постели. Что делать в сложившейся ситуации? Откреститься? Я не я, и лошадь не моя? Что это даст? Бабенка наглая и настойчивая, решившись на такое, она знает, что делает. На шаг отчаяния ее поведение не похоже. Она в себе уверена. Значит, имеет надежное прикрытие.

— Вы упоминали об экспедиции Ольшанского, уважаемая. Какое отношение имеет ваш протеже к данной экспедиции?

— Бартеньев о ней никогда не слышал. В Омуты он попал случайно, как и многие другие, пять лет назад. Ваш ставленник Нагорный превратил город в концлагерь. Мне на это наплевать и на тот произвол, который там творится, тоже. Меня интересует конкретный человек, я хочу, чтобы он вышел на свободу и его оставили в покое. Полагаю, вы сами многого не знаете из того, что делается за вашей спиной.

— Хорошо. Услуга за услугу. Я попытаюсь вам помочь, но мне интересно знать, из каких источников вы получили информацию об экспедиции и квадрате, в котором построен город.

— Вас пугает моя осведомленность? Напрасно. И вот почему. Вы не можете не помнить Якова Ильина, ведущего специалиста вашего Управления и члена экспедиции. Это он обнаружил золотую жилу и сделал все расчеты. Вы получили готовый проект разработки несметных богатств. Перед вами встал выбор. Либо отдать жилу на разграбление бездарному правительству, успевшему спустить весь золотой запас на не менее бездарные реформы, либо присвоить проект и начать скрытую добычу золота и использовать ресурс в личных целях. Соблазн слишком велик. Трудно представить себе человека, который поступил бы не так, как вы. Только сумасшедший, мечтающий о возврате к «строительству светлого будущего — коммунизма», мог в то время пойти на сделку с государством. И то вряд ли. Он сдал бы капитал своей партии, а не псевдореформаторам. Но вы прагматик до мозга костей. Вот почему были уничтожены все свидетели, а на месте залежей золота выстроен город-зона, выполняющий функции охраны добычи драгметаллов. Надо отдать вам должное. Десять лет вы держите в секрете предприятие такого масштаба. Это возможно лишь в нашей стране.

— Кто вы?

У Фокина подрагивало веко левого глаза.

— Я свидетель. У моих адвокатов хранятся уникальные документы, оставленные Яковом Ильиным. Копию одного из них я могу вам показать. Это письмо, написанное генеральному прокурору десять лет назад и подписанное тогда еще живыми Ильиным, Девяткиным и Маркушиным.

Катя достала из сумочки сложенный вчетверо лист бумаги и положила его на стол перед чиновником. Фокин взял письмо. Руки губернатора заметно дрожали, а лицо теряло живой цвет по мере прочтения. Когда он отложил документ, его физиономия напоминала гипсовый слепок.

Он молчал. Шок парализовал язык.

— Я еще раз хочу вам напомнить о цели своего визита. Речь не идет о шантаже, все, что от вас требуется, — это дать приказ вашей шестерке Нагорному.

Губернатор взял со стола бутылку боржоми и выпил ее до дна прямо из горлышка. Он еще долго не мог оправиться, ерзал в кресле как на иголках.

— Понимаю, все понимаю, — тихо прохрипел наконец губернатор. — Но какие вы мне даете гарантии? Должен состояться какой-то обмен?

— Никаких обменов. Ни Бартеньев, ни кто другой не стоит золотых приисков. Вы выполняете мою просьбу в знак благодарности за то, что я молчала в течение десяти лет. Вы убили моих друзей, и я молчала. Вам этой гарантии мало? Не будите спящую собаку, губернатор. Делайте то, что я говорю, и можете жить спокойно до тех пор, пока мне не понадобится сделать еще что-то, соответствующее вашим полномочиям. Как видите, я обращаюсь к вам не часто, а мои просьбы сводят к минимуму усилия с вашей стороны. Давайте жить дружно.

— Это вам так кажется, что мне ничего не стоит выполнить вашу просьбу. На самом деле все сложнее. Нагорный давно уже вышел из-под моего контроля. Он не спорит со мной, когда речь идет о золоте и его реализации. Но что касается Тихих Омутов, то я не лезу в его дела. Тут он показывает свои когти. Неужели я позволил бы ему строить мосты и привлекать к объекту внимание со стороны? Нет, конечно. Но он возомнил себя царем на отдельной территории и, как хищник, охраняет к ней подходы. Мое вмешательство лишь обозлит его, и он оскалит зубы.

— Но ослушаться не посмеет. В конце концов, в Тихих Омутах могут жить и ваши люди. Наблюдатели. Этого он запретить вам не может. Вы губернатор края, территория принадлежит вам как ставленнику народа и государства. Только ему не надо знать, из каких источников вы получили информацию. Пусть считает, что за ним наблюдают сотни ваших сторонников и докладывают вам о каждом его шаге. Не успел он посадить в тюрьму не того, кого следует, как вам уже об этом известно. Он выполнит ваш приказ и впредь будет знать, что вам известно все, что делается за вашей спиной, вы держите руку на пульсе событий, а вовсе не устранились, дав ему полную свободу действий. Есть вещи, которые непозволительно делать даже царю, каковым он себя считает.