— А что наши новые правители? — прервала его Беллис. — Может, стоит об этом подумать? Может, они помогут нам доставить это сообщение…

Сайлас недоверчиво и недоброжелательно смотрел на нее.

— Ты с ума сошла? — сказал он. — Ты полагаешь, они нам помогут? Да им наплевать, что там будет с Нью-Кробюзоном. Да они только рады будут, если его разрушат к херам собачьим, — одним конкурентом на море меньше. Ты думаешь, они отпустят нас с этой миссией спасения? Да эти мерзавцы, скорее всего, станут еще надежнее нас сторожить, чтобы гриндилоу могли разгуляться вовсю. И потом, ты ведь видела, как они обращаются с официальными представителями и агентами Нью-Кробюзона. Джаббер всемогущий, Беллис, ты что, забыла, что они сделали с капитаном? Ты понимаешь, что они сделают со мной?

Наступило долгое молчание.

— Мне был нужен… и сейчас нужен помощник. У нас нет друзей в городе. У нас нет союзников. И мы в тысяче миль от нашего дома, которому грозит опасность. И мы никому не можем доверять. Так что, кроме нас, это послание никто не доставит.

Последовала пауза, перешедшая в молчание. Оно затягивалось и затягивалось и наконец стало жутким, потому что они оба знали: его необходимо заполнить. Нужно заняться составлением планов.

Оба чувствовали усталость. Беллис несколько раз открывала рот, но слова замирали у нее на языке.

«Давай похитим какое-нибудь судно, — хотела было сказать она, но не сказала — глупость этой идеи потрясла ее. — Мы вдвоем можем бежать на лодке, проберемся мимо катеров охраны, поставим парус и будем грести к дому». Она попыталась было сказать это, попыталась непредвзято обдумать эту мысль и чуть не застонала от собственного бессилия. «Мы угоним аэростат. Для этого понадобятся только пистолеты и газ. А еще уголь и вода для двигателя. А еще еда и питье для путешествия в две тысячи миль. А еще какая-нибудь карта — надо же знать, в какую часть этого вонючего океана нас на хрен занесло, Джаббер милостивый…»

Ничего. Она ничего не могла предложить, ничего не могла придумать.

Она сидела, пытаясь что-то сказать, пытаясь придумать, как спасти Нью-Кробюзон, ее город, который она любила яростной, неромантической любовью и которому грозила страшная опасность. Мгновения шли одно за другим, все ближе становился чет, лето, для гриндилоу приближалось время вторжения, а Беллис ничего не могла сказать.

Беллис представила себе тела, похожие на жирных угрей, глаза, крупные загнутые зубы — все это устремлялось под водой к ее городу.

— О боги милостивые, Джаббер милостивый… — услышала она собственный голос, и глаза ее встретились с встревоженным взглядом Сайласа. — Боги милостивые, что же нам делать?

Медленно, как некое огромное, распухшее существо, Армада перебиралась в более теплые воды.

Граждане и стражники скинули зимнюю одежду. Похищенные с «Терпсихории» были сбиты с толку — их бесконечно встревожила сама мысль о том, что времена года можно менять по своему усмотрению, что от них можно просто убегать.

Времена года определялись только тем, где ты находился, откуда смотрел. Когда в Нью-Кробюзоне была зима, в Беред-Кай-Неве (как говорили) стояло лето, а дни и ночи у них убывали и прибывали в противофазе. Рассвет оставался рассветом во всем мире. На восточном континенте летние дни были короткими.

Птиц в Армаде стало больше. Стайка местных вьюрков, воробьев и голубей, кружившая в небе города, куда бы он ни двигался, пополнилась гостями — перелетными птицами, пересекавшими Вздувшийся океан вдогонку за теплым сезоном. Часть из них оторвалась от своих гигантских стай — их привлекала возможность отдохнуть, напиться, побыть на Армаде.

Они в замешательстве летали над увенчанными колесиками шпилями Дворняжника, где после внеочередной сессии Демократического совета проводилась очередная, на которой яростно и безрезультатно обсуждалось направление движения Армады. Сошлись на том, что секретные планы Любовников не пойдут на пользу городу и нужно предпринять что-нибудь. А когда бессилие совета стало очевидным, перешли к перебранкам.

Саргановы воды всегда были самым влиятельным кварталом, а теперь, когда он обзавелся еще и «Сорго», Демократический совет Дворняжника поделать совершенно ничего не мог.

(И тем не менее Дворняжник начал предварительные консультации с Бруколаком.)

Самым трудным для Флорина было не дышать жабрами и не двигать руками и ногами по примеру лягушки или водяного, а видеть внизу под собой неизмеримо громадную толщу воды. Пытаться смотреть туда во все глаза и не бояться.

Прежде, надевая свой подводный костюм, он становился в океане незваным гостем. Он бросал вызов морю и надевал доспехи. Он цеплялся за ступеньки веревочных лестниц и натянутые тросы, держался за них изо всех сил, зная, что бесконечная толща воды внизу, напоминающая хищную пасть, и есть эта пасть — огромный рот размером с целый мир, пытающийся проглотить его.

Теперь он плыл свободно, спускаясь в темноту, которая, похоже, больше не хотела пожрать его. Флорин погружался все ниже и ниже. Поначалу ему казалось, что стоит только протянуть руку, и он коснется ног пловцов над ним. Он получал вуайеристское удовольствие, видя их смешные гребки, их маленькие тела наверху. Но стоило повернуть лицо к мрачной бездне под ним, и в животе словно образовывалась пустота при мысли об этой невообразимой глубине, и тогда Флорин быстро поворачивался и плыл к свету.

Каждый день он опускался все глубже.

Он погружался ниже уровня корабельных килей, рулей и трубопроводов. К нему тянулись длинные руки часовых — водорослей, растущих вокруг всего этого хозяйства и окаймляющих город снизу. Он пробирался мимо них, как вор, глядя в бездну.

Флорин миновал стайку мелких рыбешек, подбиравших городские отходы, потом оказался в чистой воде. Теперь вокруг не было ничего от Армады. Он был под городом. Глубоко под городом.

Он по-прежнему висел в воде. Это было нетрудно.

Давление плотно обволакивало, словно пеленало его.

Корабли Армады растянулись в воде почти на милю, закрывая свет. Сверху, как надоедливая муха, выписывал зигзаги под причалами Сукин Джон. В царящей вокруг полутьме Флорин увидел густо взвешенные в воде частицы — одна крохотная жизнь цеплялась за другую. А за планктоном и крилем он разглядел неясные очертания морских змеев Армады и ее подлодки — десяток темных силуэтов вокруг нижних границ города.

Он пытался преодолеть головокружение, он превратил его во что-то новое. Благоговение не убыло; убыл страх. Он взял изнутри себя то, что было похоже на страх, и сделал его смирением.

«Я такой маленький, — думал он, вися, как мотылек в пыли бездвижного воздуха, — в таком огромном море. Но я не против. Я смогу».

С Анжевиной он испытывал неловкость и слегка негодовал на нее, но ради Шекеля был готов на все.