что не только Иван и его представления бросают вызов Зосиме, но и его собственная традиция. Ферапонт может быть карикатурой, но не выдумкой. Тот факт, что он изображен карикатурно, представляет собой реальную угрозу для нашего восприятия религиозного опыта именно потому, что те черты, которым в других произведениях Достоевского придается положительное значение, здесь доведены до крайности. Как говорит К. Уорд в другом контексте:

Религиозный опыт […] связан с личным восприятием духовной реальности… Но для его точной оценки требуются зрелость, уверенность в себе, самопознание и чувствительность. Некоторые люди обладают множеством этих качеств, некоторым их явно не хватает, а некоторые незрелы, склонны к самообману, боязливы и глубоко предубеждены. Если бы религиозное понимание было похоже на индивидуальное знание, можно было бы ожидать, что религиозный опыт будет варьироваться от дико фантастических проекций личной неадекватности до позитивных и улучшающих жизнь трансформаций личности при столкновении с более широкой и глубокой личной реальностью [Ward 2004: 90].

Если Зосима явно принадлежит ко второй категории, то Ферапонт столь же явно принадлежит к первой. Наряду с тем, что своим появлением в решающий момент повествования он подчеркивает положительные черты Зосимы, он представляет собой радикальный вызов религиозным притязаниям, столь же разрушительный в своем роде, как и мировоззрение Ивана.

Отрывок, относящийся к отцу Паисию, сравнительно краток. Здесь Паисий сообщает Алеше то, о чем мы говорили в предисловии к этой главе — что наука отняла все, что когда-то считалось святым, но взяла части и упустила целое. Было невозможно создать другой более высокий образ, чем образ Христа. И как бы ученые ни пытались, результатом были только чудовища. То же самое можно сказать о Ферапонте и маленьком обдорском монахе. Алеша понимает, что обрел нового друга в лице отца Паисия, и читатели могут почувствовать, что нашли путеводитель, который проведет их через множество религиозных явлений, существующих в монастыре. Теперь Зосима зовет Алешу и говорит ему, что тот должен быть со своей семьей. Зосима обещает, что сохранит за ним его последнее слово на земле. Следуя наставлению старца, Алеша действительно обращается к отцу, который говорит ему, что порядочному человеку не подобает попадать в рай, если он действительно существует. Он верит, что человек засыпает и не просыпается, на этом все заканчивается. Если кто хочет, пусть поминает его в молитвах, а если нет, то и черт их возьми. Такова его философия.

Следующая важная аллюзия на религиозную тему снова появляется совершенно неожиданно, на этот раз в разговоре Алеши и Лизы, в котором Алеша говорит, что он монах, но, может быть, даже сам не верит в Бога [Достоевский 1972–1990, 14: 201]. Он всерьез предлагает Лизе пожениться через восемнадцать месяцев. Неясно, насколько то, что говорит Алеша, перекликается с сообщением Зосимы о том, что он не знает, что такое Бог, или с категорическим отрицанием Иваном его существования [Достоевский 1972–1990, 14: 124]. Неясно также, что каждый из них имеет в виду, но понятно, что для всех них существует очень тонкая грань между верой и неверием и что смещение от одного к другому слишком легкое. То же смещение видно и в разговоре Ивана с Алешей.

Ибо после этих вступительных сцен и нескольких глав, развивающих сюжет другими способами, читатель погружается прямо в идейную сердцевину романа. Иван знает, что по крайней мере для Карамазовых есть способ уменьшить экзистенциальное отчаяние перед небытием. Он говорит Алеше, что карамазовская жажда жизни будет сильнее ужасов человеческого разочарования в течение первых тридцати лет его жизни, после чего ее действие прекратится. Между тем он всей душой любит Европу (хотя и знает, что это кладбище) и клейкие весенние листочки. Алеша говорит, что прекрасно его понимает. Каждый должен любить жизнь больше, чем ее смысл. Первая половина жизни состоит в том, чтобы любить жизнь, вторая — в том, чтобы воскрешать своих мертвецов[65]. Отец намерен продолжать сладострастную жизнь до восьмидесяти лет. Иван также ссылается на молодых людей, говоривших в трактире о мировых, вековечных вопросах: существование Бога, бессмертие. А те из них, кто не верит в Бога, говорят о социализме и анархизме, о преобразовании всего человечества по новому порядку, что, по сути, то же самое, только с другого конца. Теперь Иван меняет свое мнение. Если Алеша заигрывает с идеей о том, что Бога не существует, то Иван играет с противоположной. Он говорит, что вчера у отца сказал, что Бога нет, только чтобы подразнить Алешу. Теперь он предлагает ему представить, что он действительно принимает Бога. Удивительно не то, что Бог существует, но то, что такая мудрая и святая идея могла закрасться в голову такого нечестивого существа, как человек. Иван решил не думать о том, создал ли человек Бога или Бог создал человека. Он хочет объявить Алеше, что он за человек на самом деле, чтобы тот не строил гипотез. Он заявляет, что принимает Бога прямо и просто. Но если Бог существует и если он сотворил Землю, то сотворил ее в соответствии с евклидовой геометрией и сотворил человеческий разум с представлением только о трех пространственных измерениях, хотя есть ученые, которые идут дальше этого и сомневаются, что вся Вселенная была создана в соответствии с Евклидом. Иван говорит, что если он и этого не понимает, то как же он может рассуждать о Боге? Он не может решать вопросы, не принадлежащие этому миру. Он советует Алеше не думать о том, есть Бог или нет. Такие вопросы едва ли доступны существам с евклидовым умом. Итак, он принимает Бога охотно, с его мудростью и его намерениями, совершенно неизвестными нам; он верит в порядок и смысл жизни, в вечную гармонию, в которой мы все должны слиться, в Слово, по которому томится Вселенная, и которое было с Богом и которое есть Бог и так далее. Он принимает Бога, но не принимает его мир. Он убежден, как младенец, что страдания залечатся и сгладятся и что в конце концов, когда придет конец света, откроется что-то столь ценное, что сможет удовлетворить каждое сердце и все оправдает. Но он этого не принимает. Алеша просит его объяснить причину.

После раздела, в котором Алеша говорит, что сомневается в вере, Иван фактически признает, что он верит в Бога. С мыслью Алеши о том, что люди должны любить жизнь больше, чем ее смысл, согласны оба, хотя это резко контрастирует со всем содержанием легенды о Великом инквизиторе, которой Иван вскоре развлечет своего брата. Однако вскоре становится