К четырем часам ротмистр Ратько вернулся в контору и, переговорив по телефону с начальником охранного отделения, послал за Красивским и сказал ему, что он едет с докладом к обер-полицеймейстеру и по телефону передаст ему, как действовать дальше.

По отъезде ротмистра Ратько, Красивский пошел опять вести переговоры с рабочими, а в 5 часов прислал 2-х рабочих за господином фабричным инспектором, требуя, чтобы он пришел в казарму выслушать заявление рабочих.

Вернувшись с переговоров с рабочими, господин фабричный инспектор заявил правлению, что ткачи, оставляя в силе все высказанные ими 2 часа тому назад требования, отказались от желания получить огульное вознаграждение в 42 000 рублей.

Господин фабричный инспектор должен был еще раз им подтвердить, что фабричная администрация не желает соглашаться на их требования.

В 6-м часу ротмистр Ратько вызвал Красивского к телефону и приказал ему заявить рабочим, что они должны в течение двух дней покинуть фабричные казармы до выселения их судебным порядком и уехать, по возможности, в деревню; для лиц же, не имеющих деревни, будет приготовлено помещение (на другой день для помещения рабочих по приказанию обер-полицеймейстера нанята пустая фабрика неподалеку от участка).

28-го февраля с раннего утра ткачи стали собираться и уезжать в деревню, но отъезд рабочих приостановился вследствие приведения в исполнение угрозы господина обер-полицеймейстера, который командировал комиссию для освидетельствования фабрики в санитарном отношении и вследствие распространяемого слуха Красивским, что через два дня хозяева будут выселены из Москвы, если не согласятся на требования рабочих.

Прибыли полицеймейстер полковник Ефимович, участковый врач, участковый архитектор и два гражданских инженера, служащих при канцелярии обер-полицеймейстера.

Осмотр комиссии длился в течение целого дня, составлен акт по каждому поставленному обер-полицеймейстером вопросу, но отступление найдено только по вопросу совместного проживания мужей с женами в общей казарме, что противоречит § 12 особого постановления 1898 г. его императорского высочества господина московского генерал-губернатора, требующего особых спален для женщин.

На что заведующий фабрикой дал объяснение, что § 12 особого постановления выражен не ясно, а потому на всех московских фабриках допущено совместное помещение для жен и мужей.

В 10 час. вечера полковник Ефимович доставил акт господину обер-полицеймейстеру, а в 10 ½ часов вечера правление получило телеграмму, вызывающую его к господину обер-полицеймейстеру к 3 часам дня 1-го марта.

1-го марта с 10 час. утра возобновился отъезд ткачей в деревню и на квартиру, нанятую полицией.

Когда правление явилось в 3 часа к господину обер-полицеймейстеру, последний заявил, что рабочие не признают возможным согласиться с новым расценком, находя, что таковой уменьшен и его следует увеличить.

Мы ответили, что фабричный инспектор утвердил представленный ему расценок только после того, как убедился, что расценок, расчлененный, согласно его желанию, на несколько отдельных частей, в общем даже несколько превышает прежний, а потому правление не находит возможным сделать какие-либо изменения, которые вызвали бы увеличение заработной платы.

Господин обер-полицеймейстер ответил, что, так как усилия посланных им агентов не привели ни к какому результату, он предлагает нам самим уладить этот вопрос, для чего советует переговорить с рабочими и пойти на возможные уступки, так как в противном случае, может повлечь за собой плохие для Товарищества последствия.

На ответ правления, что хуже настоящего положения дела ничего не может быть, так как фабрика не работает, обер-полицеймейстер предупредил, что лично для членов правления положение может еще значительно ухудшиться».

Бухбиндер Н.А. Зубатовщина в Москве // Каторга и ссылка. 1925. № 1. С. 126—131.

Из сообщения в газете о покушении на оберполицмейстера Д.Ф. Трепова

«Вчера, 18 марта, во втором часу дня быстро распространилась по городу весть о покушении на жизнь московского обер-полициймейстера, генерал-маиора Дмитрия Федоровича Трепова.

В начале второго часа дня, по заведенному порядку, Дмитрий Федорович принимал просителей в помещении дома обер-полициймейстера, на проезде Тверского бульвара.

Рядом с генералом стояли подполковник Н.Н. Пальшау, делопроизводитель инспекторского отделения канцелярии Н.А. Василевский, чиновник для особых поручений при начальнике сыскной полиции В.П. Моисеенко и два офицера.

Когда Дмитрий Федорович, сойдя с лестницы, вошел в первую приемную комнату, исключительно занятую чистою публикою, и стал обходить посетителей, – одна из просительниц, молодая женщина невысокого роста, опередив стоящих перед нею двух лиц, выбежала из ряда и, бросившись с револьвером в руках на генерала, нажала гашетку. Курок мигом опустился, но, заряженный всеми патронами револьвер, к счастью, дал осечку. Вслед за этим последовала вторая осечка. Генерал, не смутившись, быстро схватил преступницу за руку и обезоружил ее.

Все это было делом нескольких мгновений.

Стоявшие рядом с генералом чиновники, Пальшау и Василевский, моментально задержали преступницу. Она арестована.

Посетители, бывшие здесь, в количестве около 250 человек, были поражены и возмущены этим злодейским покушением.

Еще больше были поражены все очевидцы этого злодейского покушения, когда узнали, что поднятый с пола револьвер, который выронила из рук преступница в тот момент, когда ее руку сжал Дмитрий Федорович, был совершенно новый, усовершенствованной конструкции, заряженный шестью пулями.

Генерал стал успокаивать просителей, сохраняя непоколебимое присутствие духа. Прием продолжался…»

Московский листок. 1902. № 78 от 19 марта. С. 2.

Протокол допроса Е.А. Алларт, совершившей покушение на московского обер-полицмейстера Д.Ф. Трепова

«18 марта 1902 г.

Судебный Следователь Московского Окружного Суда по важнейшим делам допрашивал обвиняемую, которая показала:

Евгения Александровна Алларт, потомственная почетная гражданка г. Москвы, здесь и родилась, здесь и живу в Дурновском переулке, по Пречистенке, в д[оме] Гольцевой, 22 лет, законнорожденная, православная, окончила курс в Московской частной гимназии Констан в 1896 г., потом была на педагогических курсах в Москве и затем на курсах воспитательниц и руководительниц физического развития, в Петербурге; я девица, определенных занятий не имею, живу на средства отца, который получает пенсию. Под судом не была, но 9 февраля меня арестовали с улицы и заключили в Бутырскую тюрьму, где я находилась 13 дней.

Я признаю себя виновной в том, что хотела убить московского обер-полицмейстера Трепова и с этой целью, взявши из дома заряженный револьвер, пришла на общий прием просителей в доме обер-полицмейстера и пыталась выстрелить, но выстрела не последовало, так как револьвер дал осечку. Мысль убить обер-полицмейстера явилась у меня на прошлой неделе, в среду или в четверг, после того, как я прочитала в газетах распоряжение относительно наказания задержанных в Москве 9 февраля. У меня явилась мысль отмстить обер-полицмейстеру за приговор относительно задержанных и отмстить только путем его убийства; никакой другой формы мщения я не хотела…