Основным последствием конца холодной войны, указывают аналитики BASIC, стало «исчезновение важного сдерживающего фактора», а именно советской угрозы. То, что это произойдет, было предсказано военными экспертами незадолго до падения Берлинской стены, а затем стало подтверждаться на практике, даже во время вторжения в Панаму, которое состоялось через несколько недель и свидетельствовало о новых возможностях, особо отмеченных высокими государственными мужами[31].

Одним из следствий окончания холодной войны явился крах советской экономики, приведший к преждевременной смерти миллионов людей и полному краху общества, кроме его состоятельных элит, связанных с иностранными силами, естественный и предсказуемый результат возвращения России к ее статусу до холодной войны, в качестве, с точки зрения Запада, части «третьего мира», подчиняющегося рыночным принципам, которые в других странах, в отличие от родных пенатов, Запад проводит с неумолимой последовательностью[32]. Отсюда непосредственно вытекает большая свобода цивилизованных государств в организации военных авантюр. Очевидным следствием стал коллапс доктрины неприсоединения: ведь выбора больше нет, вместо двух могущественнейших всемирных мафиозных кланов на планете теперь правит только одна «злодейская» сверхдержава. Этому способствовал и ряд других факторов, среди них — экономическая катастрофа, разорившая многие регионы «третьего мира», но затронувшая и более богатые страны, как это вообще происходит с тех пор, как сильные мира сего в своих интересах навязали народам волну финансовой либерализации и особую форму «глобализации».

Поскольку советская угроза исчезла, а независимость (неприсоединение) «третьего мира» стала призрачной, то едва ли следует удивляться такому тотальному пренебрежению интересами «третьего мира», которое теперь проявляется в целом ряде политических мер — от ядерной стратегии до иностранной помощи, — и которое тоже было предсказуемым[33].

Ярким примером такого пренебрежения стали события февраля 1999 года, когда проходили две важные встречи на высшем уровне: саммит «большой семерки», то есть государств богатого индустриального мира, и саммит «Пятнадцати», включающих в себя такие «неважные места» планеты, как Индия, Мексика, Чили, Бразилия, Аргентина, Индонезия, Египет, Нигерия, Венесуэла, Ямайка (где проходила встреча) и другие, им подобные.

Встреча семи государств освещалась подробно, причем особое внимание уделялось прошедшему на ней обсуждению «новой финансовой архитектуры», могущей справляться с многочисленными неудачами рыночной экономики, которые уже начали выливаться в «кризис» — в специфическом смысле этого слова, т. е. угрожать интересам богатых и сильных, но более никому.

На встрече пятнадцати государств также стоял вопрос о финансовой архитектуре, но в ином контексте. Участники саммита подчеркивали необходимость ограничения финансовых потоков с тем, чтобы спекулятивный капитал не мог беспрепятственно разрушать экономики, опираясь при этом на МВФ как на «гаранта возврата долгов сообществу кредиторов» (по выражению нынешнего исполнительного директора МВФ), обещающего им большие прибыли по рискованным кредитам, но при условии обобществления рисков, которое в первую очередь, согласно программам строгой экономии МВФ, ложится на плечи населения «третьего мира», а во вторую — на западных налогоплательщиков, которые своими налогами обеспечивают добровольное страхование рисков[34]. Участники «встречи пятнадцати» предупреждали, что «необузданный капитализм ставит под угрозу саму независимость развивающихся государств, отдавая их на произвол международных кредитных институтов и гигантских иностранных компаний» (Ассошиэйтед Пресс). Генеральный секретарь UNCTAD (Совета ООН по торговле и развитию, основного ведомства ООН по экономическим исследованиям) предсказал, что, если мы не примем это предупреждение всерьез, то подавляющему большинству населения мира будет уготована «печальная участь». Премьер-министр страны, принимавшей участников встречи, отметил, что традиционно двойственные принципы рынка — свободный рынок для бедных и разумное вмешательство государства в рыночные отношения для богатых — «представляют угрозу собственно экономическому выживанию многих стран развивающегося мира». Подобные страхи и заботы выражали и другие выступавшие[35].

О том, как мала вероятность того, что цивилизованные государства всерьез отнесутся к таким предупреждениям, говорит их скудное освещение в прессе: всего лишь краткая информация в нью-йоркской «Дейли Ньюс», «Чикаго Трибьюн» и минеа-полисской «Стар Трибьюн»[36]. Причины такой скудости вполне понятны участникам «встречи пятнадцати». Их сформулировал президент Малайзии Махатир Мохамад: «Парадоксально, но величайшей катастрофой для нас, всегда бывших антикоммунистами, является поражение коммунизма. Окончание холодной войны лишило нас единственного средства — возможности поступиться своими принципами. Теперь нам примкнуть не к кому».

Таков не парадокс, а нормальный процесс цивилизующего воздействия на реальный мир во все века.

Тема выходит далеко за рамки нашей текущей дискуссии, но ее основные вопросы непосредственно связаны с «лицензией на всемирный интервенционизм» и тем, как к ней относятся в тех многочисленных уголках мира, где балканская авантюра и ее последствия трактуются весьма отлично от того, как это принято в цивилизованных государствах.

«Одно из обвинений, которое редко приводится в американской прессе, но зато поддерживается многими людьми за рубежом, состоит в том, что бомбардировки Югославии явились вопиющим нарушением суверенитета и международного законодательства», — отмечал Сердж Шмеманн в завершении длинной обзорной передовой статьи относительно последствий этой войны[1]. Причины такого контраста между национальной прессой и мнением мировой общественности легко понятны тем, кто не может позволить себе «сознательного игнорирования», некоторые примеры которого мы уже приводили.

Несмотря на отчаянные старания идеологов доказать, что дважды два будет пять, нет никаких серьезных причин сомневаться в том, что натовские бомбардировки еще более подрывают и без того хрупкую структуру международного законодательства. США, как мы уже видели, ясно дали понять это еще во время дебатов, предшествовавших принятию окончательного решения НАТО. Чем больше общественность узнавала о регионе конфликта, тем более резкой в целом становилась ее оппозиция Вашингтону, который настаивал на применении силы, причем даже оппозиция внутри самого НАТО (Италия и Греция). Подрыв международного законодательства — явление опять же не новое, другой недавний пример: бомбардировки Ирака, предпринятые США и Соединенным Королевством в декабре 1998 года и явившиеся жестом небывалой наглости и презрения по отношению к Совету Безопасности; даже время этих бомбардировок совпало с его чрезвычайной сессией, призванной решить, как преодолеть данный кризис. А вот еще одна иллюстрация: за несколько месяцев до иракских событий Клинтон разрушил добрую половину фармацевтического производства в маленькой африканской стране, — в качестве очередного подтверждения неоспоримой истины, что стрелка нашего «нравственного компаса» никогда не отклоняется от справедливости и правоты. Этот факт остался практически незамеченным, как какой-то малозначительный курьез, хотя подобные же разрушения американской промышленности исламскими террористами наверняка вызвали бы несколько иную реакцию. Вероятно, это пример того самого «конструктивного сдерживания», к которому советует прибегать STRATCOM, т. е. нацеленности на то, что сейчас «более всего значимо в рамках данной культуры», — здесь это судьба детей, умирающих от легко излечимых болезней.