Он попросил их, стреляя, помнить о немецких женщинах и детях, убитых союзническими бомбами.

Спросил, чувствуют ли они себя в силах справиться с этой задачей. Один полицейский сил в себе не почувствовал и вышел из шеренги. За ним вышли еще одиннадцать.

Батальонный врач нарисовал прутиком на земле человеческую фигуру и показал место на затылке, куда нужно целиться. Завязалась дискуссия: стрелять из винтовки с примкнутым штыком или без штыка?

Евреев на грузовиках привезли на опушку леса. Каждый полицейский подходил, указывал на одного из них и уводил за деревья. Прицеливался в затылок и стрелял. Возвращался, указывал на следующего и вел за деревья. Совместный путь занимал пару минут. За это время полицейский мог увидеть лицо жертвы, услышать просьбу, плач или молитву.

Был долгий июльский день. Стреляли до вечера. Во время этой, первой, акции в Юзефове убивали семнадцать часов кряду. С перерывами на перекур. Мундиры покрылись ошметками мозгов и кровью. Полицейским кусок в горло не лез, ночью их мучили кошмары. Командир участия в расстреле не принимал, он остался в штабе и плакал. “Если так происходит повсюду, – повторял, – немцам нечего рассчитывать на пощаду”.

Полицейские 101-го батальона вначале расстреливали сами, потом вывозили евреев в лагеря уничтожения, потом опять сами стреляли…

Они все реже плакали.

Аппетит у них становился все лучше.

Спали они все спокойнее.

Ходили в кино.

Позировали для фото.

Посещали концерты артистических бригад, которые с развлекательными программами приезжали из Германии.

Артисты берлинской бригады спросили, можно ли им поехать с полицейскими на акцию. Вместе поехали в Луков. Евреев отвели за город, на песчаную, поросшую редким кустарником поляну. Велели раздеться и лечь лицом на землю. Полицейские стреляли как всегда, в затылок. Артисты пригляделись и спросили, можно ли им тоже пострелять. Полицейские вручили им оружие. Артисты концертной бригады застрелили в Лукове несколько сотен евреев.

Полицейские 101-го батальона были расквартированы в Радзыне. Им разрешалось приглашать к себе родных из Германии. Обер-лейтенант Бранд вызвал жену Луцию, а капитан Волауф с женой Верой провели в Радзыне медовый месяц. Обе женщины любили общество. Стол с едой выставлялся в сад, один из полицейских играл на скрипке, а батальонный врач аккомпанировал на аккордеоне.

Юлиус Волауф взял жену на акцию в Мендзыжец. Он был честолюбив и энергичен. Любил ездить на автомобиле – стоя, как генерал, принимающий парад. Его называли Маленьким Роммелем. Вера Волауф появилась в Мендзыжеце в наброшенной на плечи шинели. На рыночную площадь сгоняли евреев. Они несли узелки, подушки, сухари; на руках – детей. Их подгоняли выстрелами и криком. Это продолжалось несколько часов. Жара все усиливалась. Вера сняла шинель и осталась в ярком летнем платье. Платье туго обтягивало ей живот – жена капитана была беременна. Она простояла до самого конца. Пока всех евреев не загнали в вагоны. Пока от них не остались только узелки, сухари и трупы детей на брусчатке, а в воздухе – пух из разорванных подушек.

В ноябре 1942 года в Треблинку отправляли евреев из Коцка. Обер-лейтенант Бранд распорядился, чтобы на железнодорожную станцию их отвезли на крестьянских подводах.

Подводы эти ехали целый день…

Ехал Герш Бучко, тот, у которого была крупорушка.

Ехал Шломо Рот, который делал самое вкусное мороженое.

Ехал Яков Мархевка, который продавал лимонад.

Ехали: Цирля Опельман, которая привозила самые шикарные шелка, и ее конкурент Абрам Гжебень.

Цирля Верник – та, у которой на рыночной площади был магазин с басонными изделиями, и Шломо Розенблат, ее сосед, торговавший дамской галантереей.

Ехал Хенох Маданес, торговец скобяными изделиями…

…и Лейб Закалик, владелец мельницы, с братом, детьми и внуками…

Полицейские 101-го батальона вернулись в Германию в конце войны.

Вернулись к прежней, обычной жизни. В доки, магазины, мастерские и конторы. К женам и детям. К Господу Богу.

Почему обыкновенные жители Гамбурга, слишком старые, чтобы идти на фронт, стали убийцами?

Потому что они были немцами, а в Германии ненависти к евреям учили сотни лет, – ответил в своей книге Дэниэл Голдхаген[133].

Потому что они были людьми, а из каждого человека можно сделать убийцу, – ответил Кристофер Браунинг[134].

4.

Один из полицейских сообщил Поле, что немцы узнали про укрытие.

Она подняла откидную крышку в полу.

Крикнула: “Немцы!”

Побежала к соседям. Те ее не впустили, она побежала к другим. Оставила у них детей, но они велели детей забрать.

Поля с годовалой дочкой и два маленьких мальчика стучались во все двери подряд. Жители Коцка смотрели на них из-за занавесок. Они уже знали про евреев в подклети и знали, что сейчас нагрянут немцы. Позакрывали окна и двери и смотрели из-за занавесок.

Поля шла все медленнее, на одном ботинке у нее развязался шнурок и волочился по снегу. Она вернулась домой. Запрягла сани.

5.

Евреи открыли огонь из подклети. Полицейские принесли пулемет, стрельба продолжалась несколько часов. Погибли двадцать четыре еврея. Одни на месте, другие на поле за домом. Спасся только Ицек Закалик, внук мельника. Добежал до леса – и исчез. Потом он из этого леса выходил и стрелял. Приговаривал к смерти тех, кто доносил на евреев. Кажется, Ицек тоже погиб, но некоторые говорят, что это неправда. Что он еще живет, один-одинешенек, где-то в лесу…

6.

Поля ехала в Плебанки короткой дорогой, по берегу пруда. Пробирались с трудом, снег был лошадям по колено.

В доме с красной черепичной крышей Поля сказала: “Нас ищут”, – и ее отец, Хенрик Махчинский, сел в сани.

Остановились на поляне, перед хатой. Дети стали играть в снежки. Поля сняла кожух. Платье сильно обтягивало живот, Поля была беременна. Она сняла платье, попросила у няни ночную рубашку и легла в кровать.

Немцы тоже приехали на санях. Привезли трех евреев, четвертого волокли по снегу на толстой веревке.

Немецкий офицер вошел в хату.

Поля встала с кровати и надела кожух. Офицер велел ей остаться в комнате. Началось следствие.

Привели Хенрика Махчинского, Полиного отца.