Следующий этап — отбор и изучение образцов. Исследовать змей лучше бы в лаборатории, но они закрыты. Впрочем, хватило и распечатанных анализаторов.

Ловить гадюк труда не составляло, Андрей больше переживал за состояние Милицы — она наблюдала за процессом с безопасного для душевного равновесия расстояния. Змеи — дикие животные и, чувствуя угрозу, ведут себя непредсказуемо. При виде противника, который не входит в рацион питания, обычно они уползают или предупреждают доступными способами.

Гадюку можно поймать за хвост и держать на вытянутой руке — змеи не умеют подтягивать тело вверх. Ясно, что сердце Милицы такого зрелища не выдержит, поэтому Андрей использовал сачок на длинной рукояти, а пойманных змей помещал в оснащенные анализаторами герметичные контейнеры.

Образцы отлавливались в разных частях поселка. Исследование показало, что это типичные «гадюки обыкновенные из рода настоящих гадюк семейства гадюковых», ничем не примечательные, не модифицированные, с обычными закругленными мордами на треугольными головах и тянущимися вдоль хребта зигзагообразными линиями. Главный вывод: это просто змеи, они здесь по какой-то естественной причине, и они никому не подчиняются, потому что не умеют.

Обед, как и завтрак и все не связанные с передвижениями работы, прошел дома у Милицы. После обеда томившиеся в контейнерах длинные пленницы были выпущены и расползлись по норам, и тогда Андрей включил пугач на среднюю мощность — ее должно хватить на всю территорию поселка от лабораторий до берега.

Не выразить словами, как просияло лицо Милицы. Отпугиватель змей остался работать постоянно, теперь по траве можно ходить безбоязненно.

Следующий этап работ — просвечивание почвы на глубину до метра.

И выяснилось, что под землей велась невидимая человеческому глазу бурная жизнь.

— Что это? — Милица кивнула на множество меток, движущихся и неподвижных.

— Сейчас покажу.

Андрей распечатал лопату. Под недоуменным взглядом Милицы он подошел к соседнему немешарику и глубоко копнул под него.

Из открывшихся пустот во все стороны побежали мыши.

Андрей смотрел вниз, поэтому вздрогнул от девичьего вопля, не понимая, что делать и куда мчаться на помощь.

— А-а-а!!! — несся над поселком чудовищный визг. Милица вскочила на кровать и обхватила себя дрожащими руками, взгляд выглядел обезумевшим: — И-и-и!!! А-а-а!!!

Она даже привстала на цыпочки, чтобы оказаться еще выше.

Одна мышь миновала порог, который сейчас не защищали стены, и теперь бегала по мягкому пушистому полу.

— Андрей! Убери ее! Сделай что-нибудь!!!

В мольбе прорывалось рыдание. Андрей погнался за очумевшей мышью вокруг кровати. На месте улепетывающего грызуна любой бы испугался: сачок для ловли змей был далеко, и Андрей замахивался тем, что оказалось в руках — штыковой лопатой. Он хотел всего лишь смахнуть мышку на траву, но пока шла погоня за первой нарушительницей спокойствия, в дом забежали еще несколько.

Милица сорвалась с места:

— Унеси меня отсюда!!!

С разбегу она запрыгнула на спину Андрею. Выронив лопату, он едва удержался на месте. Шею обвили руки, на животе, подальше от земли, скрестились ноги, в ухе зашумело от будоражащего шепота:

— Ну, пожалуйста, ну, быстрее…

Он побежал прочь. Не куда-то в конкретное место, а просто прочь, как умоляла спасаемая от глупой угрозы девушка.

Это же просто мышки — маленькие и безобидные!

Мыши словно почувствовали, что змеи ушли. Теперь они появлялись везде, и Милица визжала и тряслась, а ее крики, наверное, уже переполошили весь чрезвычайный блок от готовых к любым неожиданностям десантников до координатора. Любопытно, как бы десантники отреагировали на такую угрозу. Расстреляли мышей или принудительно успокоили паникершу?

Милице, наверное, следует обратиться к специалистам, кроме герпетофобии у нее, оказывается, есть еще мусофобия, она же мурофобия, земмифобия, сурифобия… Названия в разных научных школах — разные, но суть одна: боязнь мышей и крыс.

Ладно бы крысы. Но — мыши?! Они безобидны и совершенно не опасны, кусают лишь при угрозе, когда защищают себя и свое потомство. В прежние времена мыши могли заразить еду, человек оставался голодным, отсюда тянувшаяся тысячелетиями нетерпимость к маленьким соседям. Когда свирепствовала чума, часть вины действительно лежала на мышах. Правда, другая часть, несоразмерно большая — на самом человеке, не соблюдавшем элементарных норм гигиены. Если мыться два раза в жизни, при рождении и смерти, если туалеты делать в окошках и специальных балкончиках, чтобы гадить не дома, а на улицу, куда, под свои же окна, выбрасывать и прочие отходы, и если поедание чеснока и походы в баню объявлять грехом — тогда да, во всем можно обвинить мышей, а от желтого или коричневого дождика спасут широкополые шляпы — шикарное изобретение «цивилизации» того времени. А средством от вони, опять же, считалось не мытье, а перебивавшие любой запах мощные духи. Вплоть по двадцать первый век подобной же логикой пользовались при лечении болезней — таблетками от последствий вместо вызванного неправильной жизнью искоренения причин. Хорошо, что в этом мышей уже не обвиняли. Винили кошек и собак. От них, дескать, повальные ринит и аллергия, а не от химии в продуктах и воздухе и не от малоподвижного образа жизни.

Андрей читал, что при запахе мужчин мыши испытывают стресс, а при женщинах ведут себя смелее, это доказали исследования. В другой научной работе то ли в шутку, то ли всерьез, но кто-то из ученых объяснял женскую боязнь мышей генетической памятью: в доисторические времена, дескать, мужчины днем уходили на охоту, и из нор появлялись пещерные мыши — размером с собаку, а то и с доброго пони. Скелеты предков нынешних грызунов найдены давным-давно, внешний вид восстановлен. Честно говоря — жуткие чудища. Они нападали на женщин, а с мужчинами, из-за особенностей распорядка дня, не встречались. А если встречались, то передать сделанные выводы потомкам уже не могли. Сейчас, глядя на истерику Милицы, объяснимую лишь первобытными инстинктами, Андрей допускал что угодно, даже кровожадных мышей-лошадей с гендерными предпочтениями.

Недалеко от края поселка Милица задрыгала ногами и взвыла: впереди, на границе работы пугача, копошились гадюки, облизываясь от количества появившейся на виду осмелевшей добычи.

Андрей свернул к реке. На берегу он хотел остановиться, но Милица в ужасе сместилась вперед, центр тяжести нарушился, и два тела с брызгами и очередной партией девичьих воплей рухнули в воду.

Вечерело. Солнце садилось, тени стали не просто длинными, а нескончаемыми и вездесущими. В небе парили любопытные птерики — не понимали, что делают люди.

Все это Андрей успел заметить, когда поднялся, всклокоченный и обтекающий, и в самоочистившихся очках увидел вспыхнувший сигнал вызова.

Он переглянулся со вставшей рядом, такой же растерянной, растрепанной и мокрой Милицей: вызов для обоих оказался общим.