Едва успеваю повернуться, как Бориска, отпуская руку бабушки и заливисто хохоча, делает ко мне несколько шагов. Своих самых первых в жизни самостоятельных шагов.

— Моё солнышко! — вскрикиваю радостно и подхватываю его на руки и целую. — Ты молодец!

На секунды я забываю о том, что в наш дом пришла незваная гостья и просто радуюсь успехам своего малыша. Это его первые шаги! Вот что самое важное для меня сейчас!

Но проблема, стоящая у двери, сама не растворяется, и голос Богдана возвращает меня в реальность.

— Что ты здесь забыла, Ирина?

— Я… хотела поговорить.

Она отвечает Богдану, но смотрит через его плечо на меня. На меня и Бориса на моих руках.

Чёрта с два тебе, лахудра. Он мой. Мой! Когда ты его бросила одного, маленького и беспомощного, когда у тебя не вышло такой манипуляцией вернуть мужчину и ты посчитала ребёнка обузой, именно я кормила его своим молоком, прижимала к себе ночами. Я. Я — его мать.

— Мне с тобой разговаривать не о чём.

— Не с тобой, Богдан. С Кариной.

Вот так заявочки.

— Карине тоже, — отрезает мой Медведь и пытается захлопнуть дверь перед её носом, но я его останавливаю.

Передаю ему на руки Борю, надеваю тапочки и выхожу в подъезд.

— Если ты пришла за мальчиком, то ты его не получишь. Ты бросила его, — говорю ей и сама удивляюсь стали в собственном голосе. — Мы юридически будем бороться. Используем все возможности. Сына у тебя никто не отнимал, Ирина, ты сама отказалась. И не надо мне заливать сейчас про послеродовой шок и депрессию.

Ирина несколько секунд молчит. Замечаю, что вид у неё уставший. Под косметикой скрыты тени под глазами, взгляд потухший.

— Как его зовут? — спрашивает приглушённо.

Для меня такой тон оказывается неожиданностью, потому что я уже было готовилась к тому, чтобы вцепиться ей в космы.

— Борис, — отвечаю обескуражено.

— Это он только что сделал первые шаги?

В её глазах я вижу затаённую печаль. Это даже как-то обезоруживает, но совсем не означает, что я возьму и вот так отдам ей своего сына.

— Да, это он.

Ирина кивает и опускает взгляд.

— Я почувствовала.

— Поздновато ты почувствовала.

— Карина, я не собираюсь пытаться отнять его у тебя, — она вдруг резко поднимает глаза и смотрит на меня. Говорит грустно, но твёрдо. — Ты его мама. Ты можешь дать ему ту счастливую семью, которую он заслуживает. Которую каждый ребёнок заслуживает. У него будут любящие родители, брат, сестра, бабушка. А со мной у него не будет всего этого.

— Ты пришла меня благословить, что ли? — складываю руки на груди. Эта хитрая лиса доверия не вызывает у меня.

— Неважно, зачем я пришла. Но ухожу с этим, да. И у меня будет к тебе просьба.

— Я слушаю.

— Никогда ему обо мне не рассказывай. Пусть Борис всегда думает, что его мама ты. Правда причинит ему боль.

— Я не знаю, как сложится жизнь, Ирина, но если по какой-либо причине он когда-нибудь спросит, то я не стану врать.

— Конечно. Твоё право решать. Но если всё же когда-нибудь ты скажешь ему правду, то передай, что… что мне жаль.

— Передам.

— И… вот ещё, — Ирина протягивает мне бумажный большой конверт. — Это документы на квартиру, которую Богдан оставил мне после развода. Там же мои документы по беременности и генетическим маркерам, если вдруг понадобится, мало ли. У меня диабет, поэтому обрати внимание, если что, на некоторые аспекты здоровья ребёнка.

— Спасибо, что предупредила, — вежливо киваю и забираю конверт.

— Мне пора, — грустно улыбается. Мне жаль её, честно, но это ничего не меняет. Приглашать её в дом я не собираюсь.

— Думаю, да. Прощай, Ирина.

— Прощай, Карина, — она вдруг хватает меня за руку. — Береги их. У меня не получилось, но ты сможешь. Ты хорошая.

Ирина отворачивается и уходит, быстро спускаясь по лестнице. А я, тяжело вздохнув, возвращаюсь обратно. Киваю Богдану, что всё хорошо, показываю документы на квартиру.

Но думаю, Ирина хотела не этого. Она шла за Борей. Чувствую. Но ведь она, хоть и стерва, но всё же человек. Видимо, где-то ёкнуло, и она поняла, что причинит ребёнку только боль. Что не сможет стать ему хорошей матерью.

А может быть, когда-нибудь у неё получится. Господь милостив, он умеет прощать. И Ирину простит.

Но я не Господь, я всего лишь слабый человек, и оправдывать её поступки не стану. Пусть идёт с миром подальше от меня и моих рыжиков.

— Пора открывать подарки, мои крошки, — возвращаюсь в гостиную. — Мы с вами ещё не до всех добрались.

44

— Кариша, этот цвет тебе невероятно идёт! — Катя помогает зашнуровать сзади лиф.

Ей не очень удобно из-за уже прилично выпирающего живота. Подруга уже на шестом месяце беременности.

— Ты же знаешь, что я помешана на розовом, — смеюсь и кружусь перед зеркалом, наслаждаясь собой и своим отражением.

— Да это для вас с Богданом вообще сакральный цвет!

Я не захотела белое платье. Сначала присматривала, а потом увидела его — нежно-розовое безумие. Полупрозрачный фатиновый рукав, атласный верх и расклешёная атласная юбка длиной чуть ниже середины голени, а сверху тоже фатиновая драпировка. Широкий атласный гладкий пояс в дополнение.

Я влюбилась в платье с первого взгляда. Богдан говорит, что меня в секунду будто околдовали. Но примерять я боялась, потому что я невысокого роста, и такая длина мне не шла. Боялась разочароваться и просто разглядывала эту красоту, любовалась.

Но Медведь настоял. И едва я его надела, сразу поняла, что пойду на роспись или в нём, или без ничего.

И хотя второй вариант выглядел бы достаточно эпатажным, я решила остановиться на первом.

Платье село как влитое, будто шили его по мне на заказ. Я со своими рыжими волосами загорелась в нём моментально — настолько это был мой цвет.

А ещё к нему очень шли мои розовые лодочки, сыгравшие такую важную роль в нашем с Богданом знакомстве. Сакральные туфли, как однажды я их уже называла. Яркого насыщенного цвета, они очень гармонировали с нежным бледным оттенком платья.

За дверью слышится топот и детский смех, а потом раздаётся