На банкете по случаю открытия Всемирной выставки 3 мая 1878 года Берти пошел еще дальше. Он уже неделю находился в Париже, лично наблюдая за тем, как в британскую экспозицию вносятся последние изменения, и вот теперь перед членами Королевской комиссии, французским министром торговли и представителями британской прессы он сделал дипломатический жест, о котором журнал пишет, захлебываясь от восторга: «Недолгое пребывание [принца] в Париже было отмечено событием, которое во Франции никто и никогда не забудет». Речь Берти (которую он произнес на французском языке, без бумажки) была перепечатана полностью, и стоит привести довольно объемный фрагмент, потому что это было одним из его самых ярких публичных выступлений за всю историю. Оно звучит настолько проникновенно – и так не по-английски, – что может быть только его собственной импровизацией.

Поблагодарив организаторов за помощь, Берти напоминает присутствующим, что банкет проходит в стране, «которая всегда гостеприимно принимала англичан. Много лет назад был, правда, момент, когда два народа не слишком дружелюбно относились друг к другу, но эти времена давно прошли и забыты. Зависть, которая порождала вражду, теперь, я уверен, исчезла, уступив место сердечности и радушию – чувствам, которые уже не изменятся. Сегодня мы можем утверждать, что Всемирная выставка 1878 года будет иметь огромный успех. Поэтому позвольте мне сказать всем французам, что здесь и сейчас процветание вашей страны переплетается с процветанием Великобритании, и наш совместный вклад в триумф промышленности и искусства на этом мирном форуме имеет наивысшее значение для наших народов и для всего мира. Наше участие в выставке – лучшее доказательство дружбы, которое мы можем передать французскому народу, народу, которому мы столь многим обязаны, народу, который я люблю всем сердцем; и я надеюсь, что эта выставка останется в нашей памяти как символ труда, согласия и мира».

Да, пожалуй, получился чересчур многословный тост, и, когда Берти говорил, что «мы столь многим обязаны» Франции (наверное, это все-таки королевское «мы»), он, должно быть, думал о том, чему научился от Наполеона III и парижских кокоток. В речи угадываются и знакомые нотки самодовольства и облегчения, которые скрашивают любой инаугурационный обед. Даже если и так, Берти впервые в жизни выступает как министр иностранных дел, он же министр развития и – да! – король.

Биографы подчеркивают некоторую наивность принца и незнание сути русско-турецкого конфликта. Говорят, что его снабжал информацией бывший полковник 10-го гусарского полка, уволенный из армии после изнасилования турчанки. Но статьи, публикуемые в международной прессе во время выставки, рисуют совсем другую картину. Корреспондент австралийской газеты сообщал, что Берти единолично изменил взгляды французского правительства на европейскую политику. Ранее оно могло бы выступить на стороне России, передает репортер, но после речи Берти французы «признали историческую общность интересов Англии и Франции, и популярность принца в Париже скрепила ее. В этом смысле выставка может оказаться важным фактором сглаживания восточных осложнений. На конгрессе [в Берлине, где проходили международные переговоры с целью положить конец русско-турецкой войне] мы[256] теперь практически уверены в поддержке Франции, а также Германии и Италии…» Современники уже начинают видеть в Берти международного миротворца.

Берти в какой-то степени повлиял и на внутреннюю политику Франции, что не преминул отметить корреспондент британской газеты Броудбрим в одном из своих «Писем из Франции»: «Всего за несколько дней до открытия [выставки] жандармами была арестована банда мятежников, которые выкрикивали лозунги в поддержку Наполеона и Империи. Было очевидно, что многие с нетерпением ожидали и надеялись на очередной coup d'état[257]… Все эти ожидания были обречены на жестокое разочарование». Спасибо Берти.

А что же можно сказать о самой «Экспо»? Французы могли по праву гордиться собой – на выставке они представили такие инновации, как первая солнечная печь и аппарат для производства газированных напитков (золотой медалист), однако британская пресса не оставляла сомнений в том, кто устроил лучшее шоу. Один из корреспондентов писал, что «экспозиция Англии поражает королевской роскошью, которая затмевает всех конкурентов и заглушает даже голос зависти». Берти и его Королевская комиссия обустроили около 35 000 квадратных метров выставочной площади, и список британских экспонентов занял более 120 страниц 400-страничного каталога с перечнем всех иностранных участников. Британский павильон представлял собой ряд из пяти небольших зданий, включая макет коттеджа в тюдоровском стиле и неоготический городской особняк, украшенный дултоновской керамикой. В экспозицию входили и британский ресторан самообслуживания, теплица, персональная выставка принца Уэльского и множество галерей с промышленными, сельскохозяйственными и торговыми экспонатами.

Британские коммерсанты являли собой групповой портрет викторианской Британии, смягченный вкусами Берти: здесь были поставщики и производители охотничьих ружей, удочек, серебряных контейнеров для сэндвичей, водонепроницаемых пальто, обогревателей для яхт, приверженность Берти к твиду привлекла на выставку десятки торговцев тканями. Приехали и производители фильтров для воды – возможно, по рекомендации недавней жертвы тифа.

Если посмотреть шире, не ограничиваясь пристрастиями Берти, то стоит сказать, что британские фирмы предложили миру поезда «скорой помощи», школьную мебель, английскую Библию, витражи, оборудование для крикета, полицейские шлемы, шлюзовые ворота и впечатляющее устройство для защиты подводных телеграфных кабелей от повреждений морскими обитателями. Приехали даже представители компании по производству гобеленов с портретами королевы Виктории, а среди множества фотографий на стендах, несомненно, были и фотопортреты Лили Лангтри.

Но хотя Британии и было чем гордиться, «Экспо-1878» больше всего запомнилось французским экспонатом. Незадолго до этого Франция подписала контракт с американцами на строительство монументальной статуи «Свобода, озаряющая мир», и работы шли полным ходом. Рука, держащая факел, была представлена на Столетней выставке в Филадельфии в 1876 году; теперь парижане выставили огромную голову римской богини Либертас. Зрители могли получить представление о том, как будет выглядеть 140-метровая статуя Свободы, которую возведут в один прекрасный день в Нью-Йорке. В эти дни было заказано множество твидовых костюмов в стиле Берти, однако именно статуя стала самым значительным коммерческим проектом «Экспо», символизируя французский триумф на международной арене.

Даже если и так, французские роялисты, друзья Берти, рассматривали этот памятник как провокацию. Дело в том, что после периода неопределенности, вызванной франко-прусской войной, совместный франко-американский проект свидетельствовал о том, что республиканцы крепко взяли в свои руки управление страной. И, несмотря на свои прежние предпочтения, Берти находился в полном согласии с республиканской идеей и крепил дружбу с одним из самых непривлекательных персонажей на парижской политической сцене.