Шрифт:
Интервал:
Закладка:
……
Настоящую натуру, значит? Превосходно. Просто превосходно!
***
Форпост Яс-Хи.
Казематы.
В паре километров от главной ратуши.
Час спустя…
С каждым проделанным шагом, с каждым вдохом руки и внутренний мир то и дело периодически содрогались от переполнившейся чаши злобы, гнева, ярости и подступающего безумия. Мне лишь на одной реанорской выдержке удавалось держать себя из последних сил в узде здравомыслия. В остальном же догадки полностью оправдались. Моих будущих жен действительно держали в казематах полиса. Причем в самом низу. На третьем уровне подземелий.
Чувства реагировали на всё происходящее и подсчитывали количество будущих смертников. Лишь только на третьем уровне было около двенадцати воителей и двое магов. А уровнями выше тех было на три и соответственно четыре человека больше.
Правда, несколько мгновений спустя из почти поглотившего мою суть реанорского транса, меня вывел довольный голос Оттона.
‒ Пойдем, мой друг, ‒ усмехнулся радостно Габсбург, указывая на массивные кованые двери, приглашающим жестом подзывая Ростислава. ‒ Покажу тебе то, что ты так сильно желал. Но твой телохранитель останется здесь. Пусть подождет в обществе стражей.
В последний миг Романов бросил на меня озадаченный взор, но на него я лишь безмолвно кивнул, а пяток секунд спустя голоса мгновенно затихли, и это могло означать лишь одно. Стал действовать полог тишины.
От осознания всей ситуации разом из глотки вырвался облегченный хриплый выдох, а с губ сорвался истеричный смешок и глаза мои неосознанно закрылись.
‒ Ну, наконец-то… ‒ тихо прошептал я.
‒ Эй, что с тобой? ‒ грубо обратился ко мне один из сопровождающих стражей. ‒ С тобой всё в порядке?
‒ Нет, будущий мертвец, со мной не всё в порядке. Просто я устал. Жутко устал. Хочу отдохнуть. Правда, пока рано, дело осталось за малым, ‒ честно признался я, медленно вынимая из ножен саблю телохранителя Эгемена. ‒ Теперь мне нужна лишь кровь, смерть и ваши никчемные жизни, жалкое отребье.
‒ Эй! Ты чего удумал, урод?! Опусти оружие! ‒ прошипел зло страж, угрожающе направляясь ко мне.
‒ Всё тщетно… ‒ тихо изрёк я, резко открывая глаза и высвобождая наружу всё накопившееся безумие и ярость. ‒Аре кате ла тийз нор ам эс фэр… ублюдки!
Покажись алая дрянь…
Однако уже миг спустя реанорский транс поглотил меня без остатка.
***
За всю свою жизнь Ростислав Романов видел множество различных девушек, и все они по-своему были красивы, изящны и утончены. Но была еще и такая категория женщин, которые лишь один своим видом могли произвести ажиотаж, где бы они не появились. К таким княжнам цесаревич и относил Алину Трубецкую и Прасковью Потёмкину.
Так вот в данный момент от ангельской красоты Алиши и изящества Куни мало что осталось. Обе девушки, не считая обрывков одежды оказались полностью оголены и были прикованы платино-палладиевыми оковами к потолку камеры. Множественные ушибы, ссадины, ожоги, порезы и открытые раны. Полностью изувеченные лица с десятками ссадин, кровавых язв и следами бесчисленных избиений и издевательств. Однако удивляло Романова в данный момент лишь одно. Это взгляд.
Взгляд хоть и был замутнен, но сквозь пелену бессилия он оставался всё таким же непоколебимым, несломленным и твердым.
‒ Дружка… привел?.. ‒ совсем тихим и жутко осипшим голосом осведомилась Потёмкина, попытавшись улыбнуться полностью разбитыми и окровавленными губами.
‒ Вместе… будете… истязать? ‒ хрипло усмехнулась следом её подруга. ‒ Ты… всё также… жалок… ‒ добавила Алина.
‒ Прекрасное зрелище, не так ли? ‒ радостно гоготнул Габсбург, упиваясь увиденным. ‒ Они всё еще сопротивляются, но осталось им недолго. Я специально их не исцеляю, чтобы хорошенько натренировать обеих. Скоро сами попросят об этом. Как тебе, нравится?
‒ Ты уже насиловал их? ‒ бесцветным тоном вдруг поинтересовался парень, с тревогой глядя на Австрийского.
‒ Вовсе нет. Их целомудрие на месте, ‒ чуть скривившись, махнул рукой Оттон. ‒ Оставил на сладкое. Напоследок так сказать. Хочу это провернуть на глазах у Лазарева! ‒ горделиво закончил тот, с нотками лёгкого сумасшествия.
‒ Боюсь, это уже ничего не изменит, ‒ вновь переводя отрешенный взор на боярышень, слабым голосом заявил мужчина. ‒ Отныне тебя уже ничто не спасет. Скажу тебе честно, Оттон, ведь осталось тебе недолго. Даже мне порой страшно находиться рядом с ним. Ты уже труп, просто этого еще не понял. И я не в силах, что-либо изменить. Ты сам повинен в случившемся…
‒ Что? О чем ты? Кто меня убьет? Что ты несешь Эг…
Правда, договорить мужчина не успел, потому как металлическая дверь за спинами протяжно скрипнула и стала медленно отворяться.
‒ Какого черта?! Я ведь сказал нам не мешать! ‒ рявкнул зло Габсбург, оборачиваясь всем телом назад. ‒ Всех п…
Вот только произнести он так более ничего не успел, потому как в дверях уже стоял залитый багровой жидкостью с головы до ног османский телохранитель с окровавленной саблей наперевес, а в полумраке камеры разряды алой молнии, гуляющие по телу, лишь освещали его безэмоциональное окаменевшее лицо.
‒ Он тебя убьёт… ‒ тихо заключил Романов, отвечая на вопрос Оттона и отходя в сторону.
Несколько долгих мгновений вошедший мужчина не сводил немигающего взгляда с двух изувеченных девушек, на секунду Габсбургу показалось, что в глубине его глаз он смог рассмотреть два тлеющих ярко-красных раскаленных угля, которые становились с каждым вдохом еще ярче.
‒ Здравствуй… Оттон, ‒ безэмоциональным и тихим баритоном произнес телохранитель, запирая за собой дверь, делая шаг вперед и с трудом отрывая взгляд от двух девушек. ‒ Вот мы и встретились. Вновь…
От произнесенной фразы тело Австрийского пробила мелкая дрожь и тот неосознанно отступил назад, ведь этот проклятый и ненавистный ему голос он смог бы узнать из тысячи подобных.
‒ Ты… Не может этого быть… Как… ты… ‒ панически прошипел мужчина, делая еще шаг назад.
‒ Ты не представляешь, как я рад тебя снова видеть, ничтожное отребье, ‒ безумно спокойным тоном продолжил вошедший, медленно снимая маску с лица и обнажая на обозрение свой истинный образ. Вот только его спокойствие более походило на шепот самой смерти за плечом, а ярко-красные полыхающие безумием зрачки были похожи на глаза кровожадной и самой яростной твари Катаклизма. ‒ Говорят, что