Полицейские приходили ко мне снова и снова. Казалось, они винили меня за то, что я не мог сообщить им большего.

— Очень сожалею, — сказал я, — но я не слышал выстрела, не встретил в лифте никого, кроме пожилой женщины, поднимавшейся на шестой этаж, которая подтвердила мои показания.

— И вы не видели никого на лестнице?

— Нет. Но это ничего не доказывает. Если бы я убил человека на четвертом этаже, я бы сразу двинулся вверх, а не вниз. Таким образом, мог бы создать впечатление, что приходил к кому-то на верхнем этаже.

— Ты получаешь отличную практику, — усмехнулся Крук. — В общении с полицейскими, в умении скрывать следы на тот случай, если они станут преследовать тебя.

— Вы уверены, что, когда приехали, в квартире не было никого? — продолжил Флетчер.

— Нет, конечно, — ответил я. — Я никого не видел, но там не одна комната. Есть дверь в спальню, есть открывающаяся в коридор, ведущая к жилищу слуг. Я это знаю, потому что, когда искал квартиру несколько месяцев назад, осматривал одну в этом доме.

Полицейские жадно ухватились за это; исследовали ковер, полированный пол коридора, мебель, засыпали швейцара вопросами о приходивших в дом тем утром, но ничего не добились. Швейцар объяснил, что в это время он обычно бывает занят в других местах; электрическим лифтом управляют сами жильцы, и было бы чистой случайностью, если бы он увидел кого-нибудь. Когда обратились ко мне, я должен был признать, что швейцар меня не видел и что кто угодно мог войти незамеченным.

— Да, но если бы он вышел через черную лестницу, как предполагали, его бы заметили, — утверждали полицейские.

Черная лестница вела в подсобные помещения, в это время многие торговцы должны были принимать или доставлять заказы. Скольких удалось, допросили, но помочь не смог ни один. Они никого не заметили; утром люди всегда толпились во дворе. Обращались к жильцам: не помнит ли кто незнакомца на лестнице или в лифте? Но лишь на второй или третий день некая миссис Фрейзер с верхнего этажа призналась, что видела полицейского у двери мистера Рамболда, но думает, что он здесь ни при чем. Как-никак, полицейские — приличные люди.

Я с досады ударил себя по колену.

— Я не достоин вызволять Фэнни из тюрьмы! Почему я не подумал об этом сразу? Вбил в свою тупую голову, что этим полицейским был сам Грэм, и совершенно забыл, сколько наших соображений оказалось отброшено, когда появился мистер Блай и нарушил нашу версию. Конечно же, полицейского никогда не рассматривают как посетителя. Если он встретится на лестнице, никто не обратит на него внимания. Если он покажется во дворе, в этом нет ничего необычного. Если нет иного пути ухода, он мог притвориться полицейским и улизнуть у нас из-под носа. Господи! — воскликнул я, — по меньшей мере я дважды находился рядом с ним и позволил ему уйти.

Миссис Фрейзер спросили, разговаривала ли она с этим человеком, и она ответила: «Да». Это был высокий мужчина с густыми усами; он стоял у двери мистера Рамболда, стучал и звонил. Она подошла к двери в свою квартиру и, увидев его, сообщила, что мистера Рамболда в этот час обычно не бывает дома. Полицейский спросил, когда он вернется, и ушел, сказав, что придет снова.

Мистер Рамболд, невысокий осторожный человек, заявил, что это все вздор. Он не ожидал полицейских, они могут рыться в своих архивах до самого Рождества и фамилии его не найдут, что оказалось правдой. Вскоре появление там полицейского подтвердил мальчишка-посыльный, тот предупредил его, чтобы он не оставлял заказы жильцов на книги вместе с деньгами в своей корзине у двери. «Не вводи в искушение других ребят», — произнес полицейский. На внешность этого человека он не обратил внимания. Затем требовалось установить время появления полицейского. Миссис Фрейзер, к сожалению, не могла сказать ничего более определенного, чем «между без двадцати одиннадцать и одиннадцатью часами». Адвокат покойного, Вудс, показал, что покойный звонил ему в десять сорок пять, спрашивал о возможности возбуждения дела о клевете. Его фамилию упоминали в связи с нашумевшим преступлением. Он намеревался предпринять шаги, чтобы сразу же это прекратить. Он был последним, кто сообщил о том, что слышал голос Грэма. Следующим эпизодом стало мое обнаружение Грэма в одиннадцать часов, мертвым и, как любили выражаться злодеи в мелодрамах, лежащим в луже собственной крови.

— Если предположить, что письмо подложное, — произнес Крук, — кто, по-твоему, мог его изготовить?

Машинку, на которой было напечатано письмо, нашли в квартире Грэма. Экспертиза подтвердила, что это действительно та самая машинка.

Кроме того, в одном из ящиков письменного стола нашли пачку писчей бумаги и коробку копирки. Использованная копирка лежала в мусорной корзине.

— Что будет с нашим рыжеволосым другом? — спросил я. — Это наверняка была его последняя попытка обрести безопасность. Он не мог предвидеть появления Перси Блая, двадцати трех лет, проживающего по адресу Станстед-Виллас, клерка у адвоката, получающего двести фунтов в год, очень неприятного человека.

— Побеспокойся о себе, — усмехнулся Крук. — Этот человек не будет питать к тебе симпатии.

— Ему нет смысла убивать меня, — возразил я. — Теперь полиция взяла это дело в свои руки.

— И все же, хотя это может показаться бессмысленным, человеку, который ждет виселицы, зачастую хочется иметь компаньона — другого в камере смертников. Кстати, тебе нравятся цветы на крышке гроба, или предпочитаешь денежный перевод в больницу?

Был затронут вопрос и об оружии. Оно оказалось тем же, из какого несколько дней назад я получил пулю. На револьвере не было никаких отметин, чтобы установить его принадлежность или выделить среди тысячи таких же в Лондоне. Однако изучение и сравнение пуль доказало, что это тот же револьвер, который использовался в предыдущем случае.

— Что ж, раз наш друг расстался с ним, возможно, он безоружен, — заметил я. Как я уже отмечал раньше, несмотря на бюрократизм, опутывающий нас всех, раздобыть оружие особого труда не составляет.

— Слышал ли кто-нибудь, что у Грэма есть револьвер? — задал вопрос Крук.

Когда мы отправились к Фэнни, способной, как нам представлялось, ответить на данный вопрос, она ответила:

— Как неоригинально все вы мыслите. Полицейские — настоящие, а не дилетанты — только что ушли, задав именно этот вопрос. Естественно, я не могу положить руку на сердце и поклясться — личная жизнь Грэма не соприкасалась с моей, и я ни разу не была у него в квартире, — но тем не менее уверена, что револьвера у него не было. Он испытывал страх перед огнестрельным оружием. Не ходил даже на военно-морской и армейский турнир в Олимпии; терпеть не мог звуков стрельбы. Помню, однажды спросила его, не боится ли он носить в кармане большие деньги. Грэм ответил, что трость у него с утяжеленным набалдашником и он не поколеблется пустить ее в ход. Правда, не думаю, что хоть раз пускал.

Я был склонен считать убийцей Рэнделла, а Грэма его сообщником. Указание в письме на сведение счетов с Рубинштейном, сказал я Круку, похоже на правду.