— Да.

— Но он же ничего не может с тобой сделать?

— Он? — Алеев облизнул губы и нервно хмыкнул. — Он сам шайтан! У него целая банда под пятой. Он может достать меня даже в камере, а я хочу хотя бы до суда дожить. Может быть, суд проявит ко мне снисхождение…

— В твоем положении тщетно на такое рассчитывать, — усмехнулся Степан. — Хотя у судей свой подход к уголовникам… Так ты скажешь мне, где найти заказчика?!

— Где он ошивается, я не знаю, — пожал плечами Алеев. — Он сам меня находил, когда я был ему нужен.

— Не поверю, что ты не знаешь логова, где затаился этот зверь, — усомнился Степан. — Здесь он, в городе, или…

— Он где-то неподалеку от Оренбурга, — уточнил Хасан.

— Как узнал?

Арестант пожал плечами:

— Частенько в городе бывает. У него тут какие-то дела, в которые он меня никогда не посвящал.

— А про банду что известно? — осторожно поинтересовался Степан, боясь, что Алеев замкнется и больше ничего из него вытянуть не удастся.

— То, что она есть, — хмыкнул арестант. — Они фартовые ребятки и не за словом в карман лезут, а за наганом!

Степан несколько минут в задумчивости расхаживал по кабинету, после чего подошел сзади к Алееву и резко опустил руки ему на плечи. Тот вздрогнул и съежился, ожидая удара.

— Последний вопрос, — сказал Степан, — почему он тебя и твоего подельника заставлял кастрировать студентов?

— Я не знаю, — ответил арестант, опуская голову. — Он велел заманивать их в укромное местечко и оскоплять… Тех, кто выживал, он забирал, а тех, кто умирал, я пускал на шашлыки.

Степан снова почувствовал дурноту, а руки зачесались от желания немедленно придушить убийцу. С трудом он заставил себя сдержаться и хриплым окриком позвал конвойного. Когда тот вбежал в кабинет, Степан кивнул на арестанта:

— Уведи его… Только смотри, никакого рукоприкладства по пути в камеру.

* * *

Во второй половине дня Степан разговаривал со своими помощниками Бурматовым и Тепловым.

— Пусть каждый напишет отчет о проделанной работе, — разведя руками, сказал Степан. — Это приказ начальника Управления.

Оперативники недоуменно переглянулись.

— А что писать-то? — спросили они чуть ли не в унисон.

— Не догадываетесь? — ухмыльнулся Степан.

Бурматов и Теплов замотали головами.

— Пишите, что не прут у вас дела, — нахмурился Степан. — Банда весь город и всю округу в страхе держит, а наши оперативники никак не могут выйти на ее след.

Калачев уже был готов обрушиться с упреками на нерадивых оперов, но Теплов неожиданно остудил его пыл.

— Есть одна зацепочка у меня, Аверьяныч, — сказал он. — Я тут на личность темную вышел. Он раньше краденое и награбленное у местных урок обозами скупал, а теперь ведет себя как-то странно. Товар не берет и с урками не якшается…

— Это уже интересно, — задумался Степан. — Очень интересно!

— Он с председателем коммуны сейчас тусуется, если ты про Мишку-жида говоришь, — уточнил Бурматов. — Не разлей вода дружба у них… Мутные деляги оба, но перед законом вроде как чисты.

— Ну вы даете, товарищи! — вскочил со стула покрасневший от возбуждения Степан. — Да этой информации цены нет! Я сердцем чую, что у этих «деляг мутных», очень даже возможно, есть связь с неуловимой бандой!

Оперативники переглянулись и промолчали. Они не ожидали такой реакции на информацию, которой сами не придали значения.

— Кто такой Мишка-жид? — спросил Калачев у Теплова. — Говори все, что знаешь, и не тяни!

— Мишка-жид, он же Михаил Миерович, личность, известная во всех городских притонах. Уроженец Курляндской губернии, а вот каким ветром его к нам задуло, пока не известно.

Увидев, с каким интересом слушает его следователь, Теплов воспрял и продолжил уже более оживленно:

— Судим в 1921 году за конокрадство, а потому вроде как обратно в лагеря не стремится. Устроился закройщиком на оренбургскую шорно-седельную фабрику…

— Днем бывал на фабрике, а ночью привечал в своей хате воров и бандитов всех мастей, — продолжил Бурматов. — Он скупал у бандюг краденое в неограниченном количестве, снабжал оружием и боеприпасами. По слухам, у жида столько денег заныкано, что он даже ссужал своих постоянных клиентов в счет будущей добычи.

— Ну и дела! — воскликнул возбужденно Степан. — Но почему Мишка-жид все еще на свободе?

— Ни разу мы его с товаром не нагрели, — усмехнулся Теплов. — Хитрющий гад. У него корешок есть надежный, Семен Брыкин… Так вот, этот Брыкин — бывший сапожник — неизвестно какими путями переправлял товар в Сибирь и Белоруссию. Урки этих кренделей обоих считают людьми уважаемыми, авторитетными и живущими строго по понятиям. Ни один вор или налетчик не сдаст их при поимке. Все на себя будут грести, падлы уголовные, а про Мишку ни гу-гу!

Когда оперативники замолчали, оживился Степан:

— А про того, с кем сейчас Мишка-жид корешится, что известно?

— Председатель коммуны, и больше ничего, — пожимая плечами, ответил Бурматов. — Мишка-жид вроде как чем-то подсобляет коммуне той, но чем… Если надо, я выясню, Аверьяныч.

Степан задумался и решение принял быстро:

— Коммуной и ее председателем займусь я сам, а вы беритесь за Мишку-жида и его окружение. Не знаю почему, но интуиция мне подсказывает, что сейчас мы на верном пути, товарищи!

Бандиты долго петляли по городу. Теперь уже они шли быстро и часто оглядывались. Васька едва поспевал за ними. В конце концов бандиты пришли в Форштадт[10]и, покружив по тихим улочкам, приблизились к ничем не приметной избенке.

Притаившись за соседским плетнем, Васька боролся с двумя желаниями: ему хотелось оказаться подальше от бандитского притона и в безопасности спокойно обдумать план своей встречи с «фартовыми» без плачевных для себя последствий; с другой стороны, он собирался с риском для жизни проникнуть во двор, затаиться где-нибудь в укромном местечке и понаблюдать за избой со стороны. Стычка бандитов с постовыми милиционерами окончательно убедила Ваську, что они — те, кто ему необходим! «С такими ребятками я горы сверну! — думал Носов — Им что человека убить, что курицу зарезать. А если их приручить…»

Деньги, которые он украл на барже с пушниной, заканчивались, а чтобы содержать корабль скопцов на плаву, требовались пока еще значительные вложения. Отказаться от секты он не мог. Васька уже привык властвовать, но власти его мог прийти конец, если угнетенные им скопцы вдруг начнут с голодухи разбегаться.

С Урала подул холодный, пронизывающий ветер. Время перевалило за полночь. Васька решился.