Остальная часть разговора свелась к обсуждению деталей бегства через Австрию в Чехословакию и далее в Советский Союз. Вольф не считал необходимым скрывать свой отъезд в СССР от Джима, прекрасно понимая, что находится под колпаком у ЦРУ. И он поэтому поехал кружным путем. Поэтому же свой отъезд за шесть дней до объединения он обставил так, чтобы, во всяком случае, на территории Германии его сопровождали свидетели: тесть и один из сыновей. Сам Вольф ехал в собственной «Ладе», которую вел его тесть Гельмут Штингль, а его жена на «вольво», за рулем которой и был сын Вольфа. Австрийско-немецкую границу и затем границу Австрии и Чехословакии в районе Карловых Вар он миновал без приключений. Из Австрии Вольф написал Горбачеву. Письмо было датировано 22 октября 1990 года, и поводом было присвоение Горбачеву Нобелевской премии мира. Вольф напомнил Горбачеву о своих заслугах в деле обеспечения руководящих органов СССР «постоянным притоком надежной и цельной информации». И он обрисовал советскому лидеру свое безвыходное положение, в котором он сейчас оказался, преследуемый в том числе и за помощь Советскому Союзу. Ответа от Горбачева Вольф не получил. Но тому было, конечно, не до бывшего руководителя спецслужбы пусть когда-то дружественного и братского, но уже фактически бывшего государства. Тем более что еще в Архызе Горбачев дал недвусмысленный ответ по поводу всех своих бывших соратников. К сожалению, на тот период времени Вольф не знал об этом. К тому же Горбачев, если верить его помощнику Анатолию Черняеву, тогда готовился к визиту в Испанию, а завершающийся 1990 год, как отмечает тот же Чернявин в своем дневнике, «стал поистине трагичным и для страны и для Горбачева. Стало совершенно ясно, что великая и благородная идея — увести страну из сталинского тоталитаризма и построить некое новое, действительно народное общество — оказалась невостребованной»[97]. Горбачеву было не до Вольфа.

Вольф воспользовался условиями связи, которые ему предоставил Новиков. «Спустя два дня, — пишет Вольф в своих воспоминаниях, — русский курьер ожидал меня и Андреа на венгерской границе и проводил нас через Венгрию и Украину в Москву».

Вольф недолго пробыл в Москве. Что что-то не так, он понял во время встречи с Шебаршиным. Он пишет: «Моему хозяину было крайне неприятно, что его служба не смогла добиться у президента действенной поддержки для друга. Странным мне показалось то, что Владимир Крючков, тогдашний председатель КГБ, передал мне через Валентина Фалина привет и рекомендацию ни в коем случае не возвращаться в Германию». Для опытного во всевозможных интригах Вольфа стало ясно, что в Кремле были различные мнения относительно его нахождения в Москве. С одной стороны, прошлое Вольфа обязывало Москву предоставить ему убежище. Но с другой стороны, советское руководство рассчитывало на укрепление своих контактов с объединенной Германией и, главное, на финансовую помощь со стороны германского правительства. И пребывание Вольфа, на которого уже было заведено уголовное дело, по мнению некоторых чиновников из окружения Горбачева, могло этому помешать. Как отмечает Вольф в своих воспоминаниях[98], «таким образом, получалось, что друзья из КГБ, которые прежде читали по глазам и исполняли любое мое желание, теперь в ответ на вполне определенные пожелания не говорили „нет“, а просто молчали».

Рекомендации Крючкова Вольфу о невозвращении в Германию, которые могут вызвать недоумение у читателя, скорее всего, были связаны с планировавшимся путчем. Вольф прибыл в СССР за шесть дней до объединения Германии или за 9 месяцев до выступления путчистов. Видимо, Крючков уже тогда участвовал в переговорах по захвату власти в СССР и рассчитывал на его успех, и тогда ситуация с предоставлением Вольфу убежища могла коренным образом измениться. Как известно, чрезвычайное положение в России члены ГКЧП, в состав которого входил и Крючков, объявили 18 августа 1990 года.

Судя по всему, окончательное решение о возвращении в Германию Вольф принял после неудавшегося госпереворота, организованного Крючковым. Вероятно, Вольфу был ясен дальнейший сценарий событий, который повторял бы события в ГДР с единственным исключением, что для СССР наступал не период объединения с более влиятельным и богатым соседом, а период распада. Вольф записал в своих воспоминаниях: «В конце августа я обратился к Шебаршину, который возглавил КГБ после арестованного Крючкова. Он выглядел крайне усталым и очень напряженным, но участливо выслушал, что я ему сообщил, и сказал с жестом, выражавшим беспомощность: „Миша, ты сам видишь, что тут происходит, ты всегда был для нас верным другом, но в настоящий момент мы ничего не можем для тебя сделать. Кто бы мог подумать, что все так получится! Езжай с богом“».

24 сентября Вольф пересек границу в Байериш-Гмайн, где его уже ждал прокурор. Он мог не опасаться ЦРУ — он находился в руках германской юстиции.

Летом 1995 года Федеральный Конституционный суд решил по делу Вернера Гроссманна, что офицеры разведки ГДР не подлежат в Германии преследованию за измену родине и шпионаж.

Понятно, что, с точки зрения ЦРУ, хотя оперативное внедрение Джима в окружение Вольфа прошло успешно, но, кроме контроля поведения Вольфа, особого приобретения в этом не было. Конечно, отдельные намеки Вольфа в ходе многочисленных бесед с Джимом тщательно анализировались, и кое-какие крупицы истины в них попадались. Они в известной степени дополняли имевшуюся у ЦРУ информацию об агентуре МГБ, полученную из других источников. Контроль маршрута Вольфа при его бегстве в Москву также дал некоторые основания судить о местах закладки тайников, поскольку Вольф выбирал уже известные ему, так сказать, наезженные маршруты. Но Хэтэуэй полагал, что оставлять Вольфа без контроля пока не следовало бы, и Джим получил указание восстановить с Вольфом контакт уже в Москве.

Что касается Александра, то он решил свою задачу и уже не представлял интереса. Искать через него дальнейшие выходы на сотрудников МГБ ГДР становилось скорее опасным, поскольку, как профессионал, он мог заподозрить неладное и, более того, сделать вывод, что его целенаправленно используют для решения вполне определенных задач. Конечно, отход Джима от Александра должен был бы быть постепенным и легендированным. И лучше всего, если бы Александр исчез бы навсегда.

Как известно, наибольший опыт в применении ядов для устранения политических деятелей, судя по сообщениям прессы, имеет ЦРУ. Понятно, что использовать яд — практически идеальное решение для агента спецслужбы, когда речь заходит о ликвидации человека. В США отцом создания машины уничтожения с помощью ядов считают Сидни Готтлиба. Он поступил на работу в ЦРУ в 1951 году, в возрасте 33 лет. В качестве эксперта по отравлениям он возглавлял химическое подразделение персонала технических служб (TSS). Там он получил прозвища Черный колдун и Грязный обманщик. Он руководил приготовлением смертельных ядов и экспериментами с наркотиками при контроле сознания.