— Ты проснулся?

— Не совсем.

Она пихнула меня локтем и попала прямо под ребра.

— Ой!

— А теперь ты проснулся?

— Да.

Чувство боли в ребрах было знакомо, хотя в тот момент я не понимал почему. Потом я вспомнил: она пихнула меня так же, как в ту ночь в будущем. Эта ночь была той ночью. Я поймал себя на мысли, что все было таким же, но все было другим.

Алисия включила ночник и взглянула на меня, чтобы убедиться, что я проснулся. Я помнил, что когда увидел ее в ту ночь, будучи заброшен в будущее, я решил, что она выглядит ужасно. Но сейчас мне так не показалось. Она казалась усталой, ее лицо располнело, но это случилось давно, и я привык к этому. Она менялась, я за этим наблюдал. Но было и что-то еще. Не думаю, что она так нравилась бы мне, если бы оставалась прежней. Это выглядело бы так, будто она не принимает Руфа всерьез.

Я встал. На мне была футболка Алисии и боксерские трусы, которые я надел тем утром, какое бы это ни было утро. Ребенок спал в кроватке у нас в ногах. Лицо Руфа было красным от крика.

Я наклонился и приблизил к нему свое лицо. В последний раз, когда я ничего не знал, я старался не дышать носом, чтобы не почувствовать запаха, — пока не узнал, что детские какашки пахнут почти приятно.

— Да, надо сменить.

В будущем я притворился, что менять подгузник не обязательно, хотя и знал, что надо. Теперь в этом не было нужды. Я положил Руфа на столик, расстегнул кнопочки на комбинезоне, приподнял попку, снял подгузник и промокнул попку. Потом сложил использованный подгузник на столе, положил его в мешочек, надел новый и закрепил. Легко. Он кричал, но я поднял его, прижал к груди и побаюкал. Я знал, как держать Руфа, чтобы у него не падала головка. Я попел ему немного — какую-то самодельную мелодию. Ему она нравилась, думаю. По крайне мере, он засыпал быстрее, если я пел.

Алисия опять уснула, и я стоял один в темноте, прижимая к груди своего ребенка. В прошлый раз я смутился и стоял, задавая себе все эти вопросы. Я еще помнил, как оно было. Да, я жил здесь сейчас, и вроде мы уживались. Мы действовали друг другу на нервы, но ребенок отвлекал нас. Какой из меня папаша? Неплохой, вроде. Как мы с Алисией уживаемся? Недурно, хотя это все выглядит так, будто мы в школе проводим вместе какой-то опыт по биологии день и ночь. Мы никогда по-настоящему не смотрели друг на друга. Мы сидели рядышком и наблюдали за своим экспериментом. Правда, Руф не был чем-то вроде потрошеной лягушки. Для начала он был живым существом и менялся каждую минуту. И потом, вы не станете испытывать какие-то чувства к потрошеной лягушке, если вы не псих.

Я положил Руфа в кроватку и улегся в постель, и Алисия обняла меня. Она была теплой, и я прижался к ней. Руф внезапно шмыгнул носиком и засопел. Почему-то звуки, которые издавал Руф, делали комнату более уютной. Непонятно почему — правда? Вы скажете, что спальня по ночам кажется уютной, если никто не издает никаких звуков. Но если ребенок ночью вдруг перестает дышать — это может разорвать ваше сердце, поэтому, если он сопит, что-то лопочет, все в мире нормально.

— Ты любишь меня, Сэм, правда? — спросила Алисия.

Я помнил, как в прошлый раз, в будущем, я ничего не ответил. Теперь я знал больше.

— Да, — ответил я. — Конечно.

Я все еще не представлял, правда ли это. Но я понимал, что будет ближе к истине, если я скажу «да», потому что она нравилась мне все больше, и я ей тоже, и постепенно мы, может быть, сможем полюбить друг друга по-настоящему, и будет легче, если это произойдет.

Забавно. Ты проникаешь в будущее и потом думаешь: ну, теперь я про это все знаю. Но как я уже говорил раньше: если вы не осознали, какие чувства вы испытываете, вы не знаете ничего. Будущее выглядело ужасно, когда я в первый раз оказался в нем. Но когда я жил в нем и видел его изнутри, оно оказалось не таким уж плохим.

А потом — часа через три после того, как я выяснил это, — все пошло наперекосяк.

В то утро я отправился в колледж — третий раз за три недели. И именно тогда, когда я там был через три недели после рождения Руфа, я ввязался в драку. Я раньше никогда не давал волю кулакам. Я никогда не поддавался на провокации, и сам никого не задирал, и никогда не беспокоился особенно о том, что кто-то в школе кого-то лупит.

Я разговаривал с другим парнем из моей старой школы рядом с аудиторией, и этот парень с напомаженными волосами подошел к нам и стал прислушиваться к нашей беседе. Я кивнул ему, но он, похоже, не был настроен на дружеский лад.

— Чего это ты, мать твою, киваешь?! — выпалил он и изобразил мой кивок — это скорее напоминало движение человека с особыми отклонениями, бьющегося головой о стену. — Что это ты изобразить хотел?

И я уже знал наверняка, что должен быть готов драться с ним. Я чувствовал, что мне предстоит получить по шее. Я не представлял себе, собираюсь ли дать ему сдачи, а если дело дойдет до драки, я обязан буду дать, иначе просто буду избит. Я не понял, с какой стати он ко мне привязался, но не было сомнений в серьезности его намерений. Этим пропитался весь воздух. Он уже не мог утихомириться, даже если бы захотел, а он и не хотел.

— Ну да ладно, — сказал он. — Спасибо, что ухаживаешь за моим ребенком. Сэкономил мне несколько фунтов.

Я не сразу въехал, о чем это он. Кто его ребенок? Когда это я присматривал за чужим ребенком?

— Только ты не знаешь, что ребенок мой!

— Извини. Я не понимаю, о чем...

— Да ты многого не знаешь, правда?

Я хотел, чтобы он задал мне обычный вопрос, на который я мог бы ответить «да» или «нет». Я имею в виду, что я мог бы утвердительно ответить на последний вопрос, потому что это очевидно, что я многого не знаю. Но если я скажу «нет», добра не жди. Это я просек.

— Он даже не понимает, о чем я, — пристал он к моему товарищу по школе. — Ребенок Алисии, тупица! Она сказала тебе, что он твой?

Ах вот оно что.

— Ты кто такой вообще-то? — спросил я.

— Неважно, кто я.

— Ну, это важно, если ты отец ребенка Алисии. Я думаю, Алисии это было бы интересно, для начала. И мне. Как твоя фамилия?

— Ей она ничего не скажет, может быть. Она такая блядь, что не запомнила.

— А ты тогда откуда знаешь, что это твой ребенок? Может быть чей угодно.

Почему-то эта последняя фраза особенно его взбесила, хотя я только указал на самоочевидное. В том, что он сказал, логики было мало, и в том, что он озверел, тоже.

— Ну погоди, коли так, — выпалил он и двинулся на меня.

Я не сомневался, что драться он намерен всерьез и делать это умеет, так что собирался быть основательно побитым. Я не сумел бы по-настоящему обороняться — лишь с чистой совестью сказать Алисии, что дал сдачи. Я поднял ногу и, когда он подошел, ударил его по яйцам. Это не был настоящий удар. Скорее так, отметился, коснувшись его носком ботинка.