– Успею, – огрызнулся в ответ тот. – Ты бы дурить не стал, так и мне бы ноги студить не пришлось.

– Так и не мочил бы! Делал что перед домом?

– Тебя видеть хотел, – сверкнув глазами, ответил бывший лихой. – Бока намять.

– Чего?

– Почто Матрену обидел?! Не твоя она!

– Твоя, что ли?

– А хоть и так. Тебя-то кто просил!

– А меня кто спрашивал, что ли? – оскалился в ответ Николай Сергеевич. – Самому, как снег на голову. Вон, княжьей волей мне ее отдали.

– Чего мелешь?

– Того и мелю!

В ответ Милован не нашелся что и сказать; лишь молча губами шевелил, словно бы молитву какую читал.

– Ему то дело какое? – только и нашел что спросить он. – Не княжье то дело, девок чужих дарить.

– Это у него и спрашивай, – зло ответил трудовик.

– А в воду чего полез, раз так?! Вот невидаль: руку на дворовую поднял.

– Это здесь, – выдохнул пришелец. – А у меня в грядущем – благочинство в другом.

– В чем же это?

– А в том, чтобы бабу и пальцем не тронуть, – забираясь на печь, процедил Булыцкий. – Да любить и заботу проявлять.

– Ха! – прыснул в ответ бородач. – А как злоба, так и на ком вымещать?! На соседе, что ли?! Так то зубьев не напасешься! А, чего доброго, до смертоубийства доведешь. Ладно тебя, а как сам без поводу людину на свет тот отправишь, так и сам следом пойдешь. Вот в грядущем твоем мужикам туго живется! Хоть ты с тоски вой!

– Тьфу на тебя! – зло огрызнулся пенсионер. – Переодевайся давай, или по банкам соскучился?! – Тот не стал спорить и, живо скинув мокрые шмотки, растерся тем же полотенцем и оделся в сухие вещички.

– Эх, Никола, Никола, – закончив, невесело усмехнулся Милован. – Вижу, тяжко тебе здесь.

– Тебе печаль какая? – хмуро отозвался пожилой человек. – Люба она тебе, что ли? – осенило его вдруг догадкой.

– Ну, люба, – буркнул тот в ответ.

– А годов-то тебе сколько? – только сейчас сообразив, что товарищ его моложе намного, чем издалека кажется. Борода уж больно космата, да и сам чуть косолап да неуклюж. А так… Ни тебе печали старческой в глазах, ни морщин особо глубоких, ничего говорящего за то, что товарищ его – старик глубокий.

– Третий десяток пошел, – подтвердил догадку пожилого человека тот.

– А чего тогда кручинишься? Сразу бы и сказал! Мне ее волей княжьей отдали. Раз так, то забирай. Бери в жены! С князем да Твердом я перетолкую. Не будут они против.

– Ох, Никола, – усмехнулся в ответ бородач. – Божий ты человек.

– Расплачусь сейчас, – пробурчал в ответ тот. – Берешь или нет? – насупился преподаватель.

– Беру!

– Сватов тогда засылай.

– Чего?! – аж подпрыгнул от неожиданности собеседник. – То у знатных, а у простых…

– Нет уж, – оскалился в ответ Николай Сергеевич. – Мне Матрена твоя что дочь. Да и ты не смерд. Потому и сделаем по чину все. Как полагается. Так, чтобы все по чести.

– Ох, Никола, не прост ты, – усмехнулся Милован. – Все ж таки неплохо в грядущем твоем, если хотя бы половина таких, как ты.

– Будь так, – улыбнулся пенсионер. – А теперь – почивать пора; ночь на дворе, и ты ложись.

– Покойной ночи, – укладываясь на лавке, отозвался бородач.

– Поладили, и слава Боху, – перекрестился в углу Никодим, гася лучину.

Ночь прометавшись всю, утром еле разлепил глаза. События вчерашнего дня о себе дали знать болью во всем теле, разодранными мордой и руками да ощутимым похмельем; хотелось просто лежать, не разлепляя глаз и не шевелясь, чтобы не вызывать серию жестких «вертолетиков». С другой стороны, жутко хотелось пить, а еще – избавить желудок от остатков меда. Кое-как сориентировавшись, Николай Сергеевич подполз к краю лежанки и, аккуратно свесив ногу принялся нащупывать опору.

– Ох ты, бозе-з мой, – донеслись до его слуха знакомые причитания и тут же две пары рук ловко подхватили трудовика и бережно поставили на лавку. Это усилие вызвало такой приступ слабости и головокружения, что пришелец, буркнув невнятное «Спасибо» и согнувшись пополам, вылетел прочь на улицу, чтобы, грохнувшись на колени и опустив горящие ладони на выпавший за ночь снег, согнуться в мощном спазме. Желудок скрутило, да так, что дыхание перехватило, и липкая прогорклая масса хлестанула из горла, освобождая тело от боли и дурноты. Несколько секунд – и спазм отпустил, однако за ним последовал еще один и еще.

– Умойся, – прозвенел над ухом девичий голосок, и прямо перед носом Николая Сергеевича появилась небольшая лохань. Взяв ее в руки, трудовик с наслаждением опрокинул на голову леденящую воду. Ух! Полегчало!

– Спасибо, – буркнул мужчина, неуверенно поднимаясь на ноги. Головокружение прошло, оставив слабость. – Пошли, Матрена, в дом.

– Пошли. – Подхватив пожилого человека под руку, та помогла ему подняться по ступенькам.

– Ну, цто, Никола. – За столом увидал он Никодима, рядом с которым уже стояли две кружки. – На, выпей! – черпанув меду из вчерашнего бочонка, протянул тот варево преподавателю. – Легче станет.

– Убери! – набычился в ответ преподаватель. – С глаз долой, чтобы не видел я больше того!

– Зачем уплать? – искренне удивился тот. – Холош медок! – с наслаждением сделав глоток, мастеровой расплылся в беззубой улыбке. – Хоть пы и князю на стол.

– Убери, сказал! – нависнув над товарищем, рыкнул Булыцкий. – От греха; пока о бошку не расшиб твою!

– Как скажешь, Никола, – разом стушевавшись, одноглазый выплеснул содержимое кружки обратно в бочку.

– Закрой и убери, – скривившись от запаха бражки, попросил пенсионер.

– Я же как лучше хотел, – развел руками Никодим.

– Водицы лучше бы дал, – буркнул в ответ пенсионер. – А это что? – запнувшись об увесистую торбу, проворчал мужчина.

– Гляди! – ловко, как фокусник, мастеровой поднял на стол мешок, и быстро развязав тесемки, предъявил обалдевшему от неожиданности пенсионеру груду еще чуть теплых, звенящих брусочков. – Нафел! Нафел, ведь! – довольно, расхохотался в ответ его собеседник.

– Сделал, что ли? – схватив кирпичик, восхищенно, словно школьник, проговорил пожилой человек.

– Как видифь, – подбоченясь, отвечал мужик.

– Ох, и хорош! – забыв про все на свете, залюбовался на изделие Булыцкий. – А вчера что не показал, а?

– Так ты вчера буянил ого как! Чуть не сшиб на пологе-то! Запамятовал уже, что ли, а?

– Запамятовал, – пробурчал тот. – Сколько в день сделать можешь, если завтра и начать?

– Ты цего, Никола?! – опешил мастер, не ожидая такого вопроса. – Зима фе! Как я тебе суфить буду плинфу-то? Эти-то пока слобил, глины пелевел не сосчитать!