Он позвонил точно в назначенное время, и владелец магазина немедленно пригласил сестру.

— Рагини?

— Да, — чуть слышно ответила она. — Мараван…

Они плакали вместе, не замечая ни разделяющих их восьми тысяч километров, ни фонового пения на заднем плане.

Андреа позвонила Македе ещё вечером и уговорила её вернуться. Мараван к тому времени уже ушёл, и девушки помирились. Однако сегодня утром снова произошла небольшая размолвка.

— Значит, с Дальманном мы всё решили, так? — спросила Андреа.

Подруги отдыхали вместе после завтрака, который она принесла в постель.

— Всё не так просто, — усмехнулась Македа, — он хочет «ужин любви», причём у себя дома и со мной.

— Надеюсь, ты уже объяснила ему, что такое невозможно?

Андреа с грустью посмотрела на эфиопку.

— Нет, я ничего ему не сказала. Ты ведь знаешь, всё решает Кули.

— Тогда я поговорю с Кули, — пожала плечами Андреа.

Она оставила недоеденный круассан на тарелке и села, скрестив руки на груди.

Македа продолжала жевать.

— С Дальманном всё не так просто, — повторила она, — ведь он очень важный клиент, он организует нам заказы, так говорит Кули.

— Я тоже организую заказы, — возразила Андреа.

— Не переживай, милая, — утешала Македа, положив подруге руку на плечо. — У него всё равно ничего не получится, даже искусство Маравана здесь не поможет.

— Но он будет пытаться, — надулась Андреа.

— Надеюсь, — решительно ответила эфиопка.

— И чего ты ждёшь от всего этого?

— Что он протянет ноги, — мрачно пробурчала Македа.

Андреа испуганно взглянула на подругу, но та засмеялась и поцеловала её.

В этот момент в дверь позвонили.

— Я никого не жду, — объявила Андреа, всем своим видом показывая, что не собирается покидать постель.

Однако звонок повторился, потом снова и снова. Сердитая Андреа встала и, набросив кимоно, поплелась к двери.

— Да! — прорычала она в домофон.

— Это я, Мараван.

Он уже стоял на пороге квартиры. Андреа посторонилась, пропуская его в дверь.

— Что с тобой?

Волосы тамильца были растрёпаны, щетина не брита по крайней мере три дня. Под глазами лежали глубокие тени, взгляд словно потух.

— Что случилось?

Вместо ответа Мараван замотал головой.

— Я больше не работаю, — выдавил из себя он наконец.

Андреа поняла, что он имеет в виду, но на всякий случай уточнила:

— Где ты больше не работаешь?

— Я больше не готовлю для «Пищи любви».

Незаметно в дверях спальни появилась Македа. Она курила, обвязав вокруг груди простыню.

— Твой племянник? — догадалась она.

Мараван опустил голову.

Македа подошла к нему и обняла за плечи. Андреа видела, как задрожали сначала плечи, потом спина тамильца. Наконец из груди его вырвался крик. Высокий, протяжный и жалобный, который меньше всего можно было ожидать от этого большого, спокойного мужчины.

Лицо Македы тоже исказилось. Глаза её наполнились слезами, и она уткнулась Маравану в плечо.

Прошло немало времени, прежде чем он успокоился и Македа разжала объятия.

— Поговорим в другой раз, — сказала Андреа, провожая его из квартиры.

— Здесь не о чем говорить.

— Остаётся небольшая проблема с Дальманном, — напомнила Македа.

— Какая проблема? — обернулся Мараван.

— Он заказал «ужин любви» с Македой, — объяснила Андреа, — у себя дома.

Мараван развернулся на лестнице и снова подошёл к дверям квартиры.

— Хорошо, но после Дальманна я не работаю, — сказал он.

— Когда человек умирает насильственной смертью, его неупокоенная душа продолжает блуждать в этом мире, — рассказывал Мараван.

— И вы верите в это? — спросила Сандана.

Они проехали на трамвае до конечной остановки и углубились в лес. Холодно, однако, здесь, на высоте восемьсот метров над уровнем моря, снегопада не было. Мараван приехал сюда в надежде увидеть бесконечное белое пространство, по которому он скучал со времени своей поездки в Энгадин. Но вокруг были зелень и коричневые стволы; только когда ветер разогнал туман, тамилец смог полюбоваться на ослепительно-белые холмы и леса вдалеке.

— Так меня учили, — ответил он на вопрос девушки. — Я никогда не сомневался в своей вере и не знаю никого, кто бы об этом задумывался.

Сандана, в своей стёганой куртке и надвинутой на лоб розовой шапке, походила на ребёнка. Сходство это усугублялось тем, что, несмотря на серьёзную тему разговора, девушка время от времени делала резкий выдох, чтобы полюбоваться выходящим изо рта облачком пара.

— А я вот задумываюсь, — сказала она. — Когда живёшь здесь с самого детства, приучаешься сомневаться во всём.

Мараван замолчал.

— Должно быть, это тяжело, — заметил он наконец.

— Сомневаться?

Он кивнул.

— Верить тоже непросто.

Навстречу им шла пожилая пара. Женщина как будто в чём-то убеждала мужчину, но, поравнявшись с Мараваном и Санданой, замолчала, и они приветствовали друг друга, как велит неписаный закон пешеходных прогулок.

Наконец Сандана и Мараван приблизились к развилке. Тамилец, не раздумывая, выбрал дорогу, поднимающуюся по склону, прочь от заснеженной низины.

Они не сбавили темп, хотя идти стало тяжелее. Поэтому паузы, сначала между предложениями, а потом и между словами, увеличивались.

— Все говорят, что война скоро закончится, — сказала Сандана.

— Надеюсь, — вздохнул Мараван.

— Поражением тамильцев, — добавила она.

— Лишь бы только закончилась.

— Вы вернётесь?

Мараван остановился.

— До сих пор я был в этом уверен. Но теперь, без Нангай и Улагу… А вы?

— Вернусь ли я? Но я никогда там не была!

Теперь дорога поворачивала вокруг поляны, дойдя до середины которой Мараван с Санданой нос к носу столкнулись с неожиданно вышедшим из леса оленем. Зверь испуганно посмотрел на людей и побежал по склону. Там он остановился, глядя на путников сверху вниз.

— Может, это Улагу, — вздохнула Сандана.

Мараван посмотрел на девушку и заметил, что она улыбается. Тогда он поклонился в сторону оленя, сложив ладони. Сандана повторила его жест.