«Кажется, — подумала Вера, — она на меня серьезно злится». Но сейчас было не до того. Задание, данное ей Чернобаевым, оказалось слишком простым. Даже подозрительно, насколько слишком. Не спешит ли она так считать? Впереди еще свалившийся с высоты рабочий, пока живой, но, как поняла Вера со слов хирурга Зарайского, безнадежный. Впереди еще непременное прощупывание протестующих из палаточного городка, возможно, жителей соседнего дома. А она уже так уверена… Что делать?

«Ладно. Завтра разберусь», — решила она.

Антон подвозил Веру домой на своей машине. Он был в ударе. Вера слушала его невнимательно, думала о своем, но и немного о нем — просто как об интересной личности. Ей было до скуки понятно, почему Билибин после смерти жены заводит только короткие необременительные романы. Нет, вовсе не потому, что бабник — этот термин оставим на совести желтой прессы. Просто у него такой характер, что завоевать для него легче, чем удержать. Завоевывать интереснее, это вызов, а мужчины обожают такие вызовы во всем: в работе, увлечениях, отношениях. Все это у него от природной, органичной, идущей от переизбытка сил широты, от веселой и циничной самоуверенности… Ему слишком много дано, внутри него слишком много всего… Вот почему женщины на него слетаются, как пчелы: подобные типы излучают такой стихийный натиск, такое непреодолимое очарование себялюбия, что окружающим остается лишь сдаться. Либо уйти с дороги.

Вот и сейчас Антон не умолкал.

— Обязательно приходи на «Мелкого беса» завтра. Я тебе контрамарку на служебном оставлю?

— Отчего же не пойти… Спасибо, оставь.

— Играю я, Лида и из тех, кого ты сегодня видела, Духарский…

Поговорили было об искусстве, но Антон начал расспрашивать Веру о случаях из врачебной практики, движимый уверенностью: женщины падки на разговоры о них самих. Это простейшая техника «охмурежа», как называл эту методику про себя Антон. Речь зашла о нестандартных методах работы. Чтобы скоротать дорогу и, в основном, чтобы мужчина немного помолчал, Лученко скупо рассказала об одном случае. Не из своей практики — слышала на прошлогоднем семинаре психотерапевтов. Некий человек подхватил болезнь, которая в большинстве случаев заканчивается смертью. Но кто-то рискнул посоветовать ему не сдаваться, а смотреть комедии. Он смотрел, смотрел… И выздоровел! На самом деле именно в этот случай Лученко не особо верила, но знала, что чудеса порой случаются… Антону случай понравился, он восхищался. А Вера с грустью думала: «Как бы мне хотелось всем этим делиться с тобой, Двинятин! Но ты в последнее время совсем не интересуешься моими делами… Зачем тогда все?..»

— А поехали ко мне? — внезапно предложил Билибин.

— Нет.

— Почему? — не отступал Антон.

— Потому что.

— Любишь другого? Но он-то тебя не любит! Иначе был бы сейчас здесь!

«Любопытно, это реплика из какого-то спектакля?» — подумала женщина и промолчала.

Они подъехали к ее дому.

— Хорошо, я подожду, — сказал Антон. Он знал, что такой ход неплохо действует на осажденную крепость. Если нельзя взять женщину приступом, то нужно сделать вид, что отступил, а потом продолжить осаду. У него осечек не бывало.

Антон вышел, открыл дверцу своего «ситроена», помог женщине выйти из автомобиля. Он поцеловал ей руку и сказал, стараясь не переигрывать:

— Я буду ждать столько, сколько понадобится! И дождусь.

Интересно, что сказал бы Антон, если бы знал, что тот, «другой», как раз сейчас находится здесь? Именно потому, что любит и ревнует. Двинятин сидел в своем «пежо» на расстоянии нескольких метров, их машины разделяла лишь детская площадка. Он видел, как артист поцеловал руку его женщине, и слышал каждое сказанное слово. Когда Вера зашла в квартиру, он помедлил и поехал к своей маме, на Лесной массив, по пути каждую минуту останавливаясь и колеблясь, не вернуться ли назад и не устроить ли выяснение отношений…

Вера потрепала Пая за длинные уши, погладила гладкий его лоб, которым он уткнулся в ее колени, и с облегчением вздохнула. Под напором Антона ей пришлось поставить своего рода психологический заслон. Чтобы не вдумываться в слова, не чувствовать его эмоций — вообще не быть на его волне.

Но скоро она об этом пожалеет.

За неделю до убийства.

В ординаторскую грузно шагнул главврач Дружнов, увидел Зарайского и кивнул:

— Я пришел, Никита, можешь выметаться.

Дружнов, хоть и был главным врачом клиники, продолжал оставаться опытным хирургом-травматологом и иногда, когда позволяли обстоятельства, заступал на смену — и подработать, и навыки освежить.

— Я еще часок побуду, Илюша. Извини. — Никита потянулся, с хрустом размял запястья и пальцы. — Хочешь поспать?

— Я те дам поспать. Это ты спи, я уже стар для… А что ты так хитро улыбаешься, шалопай? Зачем остался?

— Верунчик попросила.

Илья Ильич нахмурился.

— Опять Лученко что-то затеяла? А ты ей еще и помогаешь. Ох, всыплю я ей! Сколько можно работать спасательной командой, сыщиком-любителем? Тут пациентов куча…

— Не всыплешь, — уверенно сказал дежурный хирург. — А то я на тебя обижусь. Да ладно, что ты волнуешься? Она хочет просто глянуть со мной на этого, со стройки, тяжелого. Я сам ее попросил: вдруг почувствует чего-нибудь, расскажет. Ты же ее знаешь.

Дружное молча сопел.

— И знаешь — твоей клинике фантастически повезло, — продолжал Никита Зарайский, — что у нее есть такой специалист. Она гений. А ты ее достаешь своим ворчанием.

— Даже гениев надо иногда возвращать в русло… — Главврач поднял палец, вздохнул. — Ладно, пойду поработаю. Через час-полтора чтобы духу вашего…

Он вышел и прикрыл дверь. Никита откинулся на спинку стула, посмотрел на часы, встал и не спеша направился в реанимацию. Пациент Довгалюк выглядел плохо, но был все еще жив, о чем равнодушно сообщали показания на мониторе. Очень тяжелые травмы, но кто знает… Чудеса случаются. Да и не в чудесах дело, просто одним везет, другим не очень. Этому повезло: грохнулся на мешки с цементом. Переломы ребер с проникновением осколков в легкие, компрессионный перелом левой руки и ключицы, травма головы с переломом челюсти, тяжелый ушиб позвоночника, переломы костей таза, ног…

Что Вере от этого строителя понадобилось, интересно? Но все равно, он ей поможет в любом случае. Он ей слишком обязан, этой волшебнице с голубыми глазами. И никогда полностью не расплатится… Себя Зарайский считал тоже очень неплохим специалистом, но даже у выдающихся докторов случаются черные полосы в жизни. Интересно, что беда почему-то началась со счастья, а счастье, в свою очередь, с беды. Прямое доказательство полосатости нашей жизни. А именно: однажды в автомобильную аварию попала юная студентка консерватории Настя Борочко. Хирург Зарайский собрал сложный открытый оскольчатый перелом ноги буквально по миллиметру, операция длилась пять часов. В самом конце, когда ординатору разрешили зашивать, Илья Ильич Дружнов, главврач и опытный травматолог, под чьим руководством шла операция, восхищенно сказал: