Я не знала, что он имел в виду. Я не знала, что все это значило.

И я была слишком занята едой, чтобы волноваться.

— Я, э-э… короче, я прыгнул выше головы. Ставил больше, чем у меня было за столом, понимаешь?

Я до сих пор не знала, и мне было все равно.

— Так что теперь я ему кое-что должен — вот почему я преследовал вас, уродов. Я надеялся, что ты бросишь несколько вещей, которыми я мог бы заплатить ему.

— Подожди, ты преследовал нас до того, как на нас напали? — сказала я, забыв о еде. — Тогда какого черта ты нас не предупредил?

— Что я должен был сказать, а? Начать бегать? От ружья не убежишь, урод, особенно от их. Когда я увидел подкрадывающихся граклов, было уже слишком поздно.

— И куда они пошли? — с нажимом спросила я. — Полиция пойдет на их поиски — они убили нашего шерифа.

— Я не видел, куда они пошли, и не имело бы значения, даже если бы я видел. Самое лучшее, что ты могла бы сделать — и я серьезно, урод, — самое лучшее, что ты могла бы сделать сейчас, это просто опустить голову и уйти.

Я не хотела оставлять это. Чем больше я думала об этом, тем больше сходила с ума.

— Шериф Кляйн была хорошим человеком. Она не заслужила быть убитой…

— Ах, вряд ли кто-то этого заслуживает. Просто случается, что тебя убивают. И если попытаешься отправиться на поиски этих граклов, то с тобой это случится. Ладно, послушай, — Уолтер вытащил из сумки ремень и достал мой револьвер, — это лучевое ружье, верно? Попадешь под такое, и почти всегда самое худшее, что может случиться, — это ожог.

Он сунул руку в мешок и порылся снова. Затем он бросил мне небольшой металлический предмет.

— Это то, чем стреляли эти Граклы. Это называется пуля.

Она была тяжелой. Это первое, что я заметила в пуле. Во-вторых, она была почти такой же длины, как мой палец, и имела форму собачьего зуба.

— Это то, что убило их? — прошептала я, не веря.

— Что?

— Это то, что их убило?

— Ага. Теперь просто подумай об этой штуке, которая разрывает тебя. Вау! — Уолтер рассмеялся. — Это не просто обжигает.

Мне не нужно было представлять это, потому что я видела это воочию. Я до сих пор помнила, как голова офицера взорвалась, когда в него выстрелили. Иногда я видела это снова и снова в моих снах — когда сон так ложился мне в грудь, что я не могла пошевелиться, мои глаза были зажмурены и не могли открыться.

Я видела, как его голова взорвалась, и все содержимое забрызгало стенку броненосца, как яйцо, разбитое на сковороде.

Пока я держала пулю в руке и думала о том, что случилось с полицией… что случилось с Кляйн… моя кровь кипела.

— Где взять пистолет, который стреляет пулями?

— Нигде, — фыркнул Уолтер. — Единственная причина, по которой они есть у Граклов, в том, что у них есть большая машина, которая их производит. В один конец они сбрасывают металлолом, а из другого вылетают пистолеты и пули.

— Тогда как мне получить одну из этих машин?

— Никак, — коротко ответил Уолтер. — Несколько лет назад в Сан-Антоне было такое, но мы с ребятами пошли и взорвали его.

— Что? Почему вы так поступили? — недоверчиво сказала я. — Вы должны были использовать его!

— Зачем? Если бы мы оставили эту штуку в рабочем состоянии, пришел бы кто-нибудь другой и убил бы нас ради нее. Тогда бы они пошли дальше и убили бы гораздо больше, — лицо Уолтера помрачнело. — Я знаю, что ты чувствуешь, дитя. Знаю. Когда ты молод, кажется, что убийство — это ответ на все вопросы, но правда в том, что убийство — это мелкий ответ. Не главный ответ. И я обнаружил, что если остынешь и немного подумаешь, ты обязательно найдешь что-нибудь получше.

Он опустил в рот еще одну кукурузную лепешку и рявкнул с полным ртом:

— Теперь давай поговорим о том, как мы поступим со старым Брендоном.

* * *

Лепешки помогли успокоить желудок. Через час мы собрались и отправились к лагерю Брендона.

— Я никогда не езжу на байке в присутствии людей, — ворчал Уолтер, когда я спросила, почему мы не могли просто проехать три мили до лагеря. — Если они его увидят, то попытаются украсть.

Я не могла представить, чтобы такое могло произойти. Они могли украсть его только для того, чтобы сбросить со скалы, но вряд ли кто-то настолько отчаялся бы, чтобы использовать его.

Уолтер настаивал, что если я собиралась помочь ему с Брендоном, то я должна была выглядеть прилично. Где-то ночью он постирал мой полосатый комбинезон и повесил его сушиться в кустах — должно быть, я была измучена сильнее, чем думала, потому что понятия не имела, что он сделал это. Сегодня утром он вытряхнул муравьев из рукавов и сказал мне надеть его.

— Эх, это не самый женственный вид в моей жизни. Но и голой быть тоже нельзя… — через мгновение он вытащил из одной из сумок мой ремень и велел надеть его. — Ага. Да, так лучше. Это подчеркнет твою фигуру.

— Мою что?

— Твою форму. Твою… знаешь, твою женскую фигуру.

Он поднял руки и сделал в воздухе странный змеиный жест. Но я все еще не поняла.

— Ну же, уродка. Разве ты не замечала, что женщины и мужчины устроены по-разному? Что мужчины все прямые, а у женщин есть изгибы?

— Я… ну, да. Но я никогда не думала об этом, — сказала я неуверенно.

Уолтер какое-то время смотрел на меня с некоторым замешательством. Затем он потопал прочь, бормоча о том, как он не хотел знать.

Мы нашли лишнюю пару ботинок в одной из сумок. Даже без звезды и клейма на язычках я бы все равно узнала в них ботинки полиции. Они были черными и крепкими, чтобы выдержать долгую носку.

Я сразу же подумала, не принадлежали ли они Кляйн. Когда я почувствовала, насколько хорошо они подошли, я убедилась в этом.

— И что? Они ей больше не понадобятся, — проворчал Уолтер, когда я упомянула об этом.

— Я знаю… просто неудобно носить сапоги мертвеца, — сказала я, сжимая пальцы ног на губчатых подошвах.

Уолтер хлопнул себя по бокам.

— Ну, либо так, либо босиком ходить.

Я поняла, что особого выбора у меня не было. Поэтому я затянула шнурки и последовала за ним из лагеря.

Пять минут спустя мы