Ну а уж японцам, жующим заниженную норму риса внизу, вовсе было не понять, что над их головой разыгрывается битва сверхдержав, одна из которых стала атомной, но никак не могла продемонстрировать заждавшемуся миру свое научное достижение – ее не пускали на сцену, все время стаскивали за ноги с подмостков.

– По долгу службы обязан вас огорчить, господин президент, – произнес начальник Разведывательного управления Роб Турбиц.

– Я весь внимание, Роб. Что там еще свалилось на мою быстро седеющую голову?

– Сведения, разумеется, конфиденциальные, получены, надо сказать прямо, не совсем законными методами. Поэтому они не будут нигде и никогда уместны в виде доказательств.

– Ладно, Роб, учту. Что там за фрукт?

– Не все в руководстве наших вооруженных сил довольны вашим решением по поводу Мира-2.

– Вот как. Мне казалось, военным будет интересно провести серьезную атомную войнушку. Вряд ли история хоть раз выдаст кому-нибудь подобную возможность. Или они внезапно превратились в «голубей»?

– Нет, конечно.

– Так что же?

– То, что вы сказали ранее. Им неинтересна война, последствия которой они даже не смогут оценить.

– Да? А что в случае серьезного бросания бомбами здесь, у них была бы такая возможность? Я, конечно, Вест-Пойнт не заканчивал, но тем не менее имею теоретические познания по поводу атомных сценариев – проходил, как вам известно, специальные курсы после того, как сел в это кресло. По-моему, если ракеты обоих континентов стартуют в космос, оценить их падение нам уже не придется.

– Вы правы, сэр. Но дело не только в этом.

– Ну-ну?

– Некоторые из указанного учреждения считают, что, при соответствующей подготовке, мы могли бы вести войну обычными средствами, и даже выиграть ее.

– Они сумасшедшие, что ли? Мы с трудом загнали в угол всего одно их морское соединение, имея превосходящие втрое, а может, впятеро, силы. – Обычно картинно-спокойное лицо президента раскраснелось от злости.

– Однако кое-кто из генералитета все же считает, что очень выгодно было бы иметь постоянную арену для битв. Они считают, что нам надо попробовать вторгнуться в их мир с обычными средствами поражения. Конечно, после некоторой их модернизации и усовершенствования.

– А, им не терпится пополнить арсеналы всякими отвергнутыми по экономическим соображениям новинками, да?

– Это все наверняка имеется в виду.

– И у них, разумеется, найдутся сообщники среди производителей вооружений?

– Думается, что найдутся.

– Они совсем потеряли разум в своих амбициях, они что – не осознают, что ставят на кон?

– Они считают, что, установив контакт с США-2, можно будет приобрести постоянный рынок для новейших военных и космических технологий. Ведь космос у них неосвоенная область, так?

– Глупцы, а как насчет сбивания наших спутников? Они об этом подумали? Роб, ведь вы же разумный человек. Неужели они могут надеяться, что сумеют все последующее время балансировать на грани? При лучшем раскладе, что будет с нашим миром, когда о нем узнают там? У нас единственный шанс, вы-то хоть согласны?

– Я здесь ни при чем, господин президент. Я просто довожу до вас тенденцию, делаю свою работу.

– Да, понимаю. Мой вывод таков: если эти разговоры ведутся, рано или поздно они начнут выливаться в действия. Значит, тем более нужно ускорить выполнение нашего плана. Шансов на выполнение становится все меньше, а при наличии «пятой колонны» их не будет вовсе. Так?

– Возможно, господин президент.

– Вам известны фамилии этих людей?

– Разумеется, сэр.

Его настоящая фамилия была Кумач, что в переводе с украинского означает – флаг, стяг, знамя и т. д. по синонимам. Имя его было Николай, хотя раньше, до призыва в летную школу, в родном селе его «клыкали» Мыкола. Однако сейчас в его кармане на всякий случай лежали документы на имя Юнгерда Бартольда. Этот мнимый Юнгерд значился пилотом Первой воздушной армии Страны восходящего солнца. Но куда было деваться без такой маскировки, ведь после задания он был вынужден садиться на один из японских аэродромов острова Сикоку, слишком далеко было до родного Владивостока.

Сейчас мнимый Юнгерд несся на высоте более десяти тысяч метров над уровнем моря, правда, несся над землей. Землей романтической, на которой крестьяне возделывают рис, а женщины ходят в сложно намотанных простынях, именуемых кимоно, землей такой далекой от «ридной батькивщыны». На лице у пилота красовалась кислородная маска, на глазах дорогие, никогда не виданные никем из его односельчан очки, на руках аккуратные перчатки, обшитые изнутри настоящим мехом, а под пальцами видимо-невидимо приборов, кнопок и рычагов. И смотрел он на них не как баран на новые ворота, а со знанием дела. Вот как круто его вознесла жизнь.

И вовсе никогда Мыкола Кумач не собирался быть «ястребом» неба, жил себе и жил на родной Украине, даже в высшее учебное заведение не собирался, потому как стало оно, еще до нападения на фашистов, платное. Хоть и не велика плата, да куда его родителям, простым советским колхозникам, и такую потянуть. Вот и готовился он, в лучшем варианте, стать ударником-трактористом, благо на такое дело учили без всяких вступительных взносов. Молодым везде у нас дорога! Однако судьба повернулась иначе. Готовился мирный Советский Союз к Великому Освободительному походу в Европу, а потому пилоты нужны были позарез. Но после того как выпускники летных училищ перестали получать офицерские звания и вместо погонов лейтенантских, или ромбиков, получили службу сверхурочную в качестве сержантов, умеющих водить самолеты, тут-то и перестали КПП училищные от добровольцев, документы подающих на поступление, ломиться. А летчики были необходимы родине позарез, ведь линии заводские самолетостроительные уже заправлены были комплектующими под завязку – давай, давай! Тогда-то и решила партия призыв в летные училища организовать по назначению. Невиданное дело, скажете? Да, тогда еще невиданное. Это после сорок четвертого японские милитаристы всех удивили, когда иссяк поток добровольцев из молодежи на самолеты-снаряды «Ока». Пришлось вместо провозглашенного принципа «исключительно по желанию» использовать еще и принудиловку, но куда им деваться, когда снаряды «Ока» для посадки на землю вовсе не предназначены, а стартуют с самолета-носителя, все равно разбиваться, точнее разрываться – в носу тысяча двести килограммов тротила – так лучше уже с пользой – лихо воткнуться в американский транспорт. Погибать так с музыкой!

Именно так, добровольно-принудительно, и попал Мыкола Кумач в летное училище. Ему повезло, он угодил не на самые скоростные курсы, где в течение трех месяцев обучали вождению на штурмовиках и залповому выпуску по колоннам противника реактивных снарядов, он попал на более длительную учебу, где, на всякий случай, обучали даже воздушному бою. Здесь, в училище, перед ним открылись невиданные и неслыханные ранее горизонты, и со всей природной сметкой и комсомольско-молодежным задором он схватился за новое дело. Так он стал истребителем. Потом были Германия, Франция, Испания, Северная Африка, теперь вот – Япония. А сколько еще предстоит. Он был по гроб жизни обязан советской власти за такую разнообразную жизнь. Он был уверен, что и в Америке тоже когда-нибудь побывает, ведь побывал же там Чкалов.