Командир Понс и самое трудное были позади, мы заслужили право пойти прямо домой в Оранж. Хотя мы все устали, настроение у нас было хорошее, и мы чувствовали себя победителями в этой гонке. Вдруг по радио раздался голос сержанта Кормье:

— Девять к Чарли, Браво позиция?

— Девять к Чарли Браво. Мы, fucking, на восточном берегу fucking реки Роны. We are fucking champions, mon adjudant!

— Браво к Девять Чарли, ну, встреча на входе в Оранж. Две другие группы будут идти 20 километров.

— Девять Чарли. Вас понял.

«Мы чемпионы, ребята!» — прокричал еще раз Хант и весело повел нас в Оранж. На этот раз старший бригадир шел медленно, как на прогулке, зная, что мы устали, и у нас было много времени, в то время как другие будут идти еще 20 километров по шоссе.

Когда эйфория от нашего успеха прошла, я снова почувствовал сильную боль в правой лодыжке. Я начал прихрамывать, и Хант посмотрел на меня исподлобья: “You don’t stop now, fucking soldier! Plus vite c’est fini, plus vite c’est bon!”

Я не сдался в последние несколько километров. Волыньский и Иллер помогли мне нести холостые ракеты, Джимми дал мне воды, так как я давно выпил свою, а жажда мучила снова. Эти последние несколько километров были одними из худших моментов в моей жизни, и самой болезненной была сильная боль в лодыжке, которая постепенно вытесняла жажду. Из-за боли я постоянно потел, и жажда мучила меня так сильно, что я почти не думал о лодыжке, и когда мы остановились у въезда в город, чтобы подождать две другие группы, я выпил воду всех своих товарищей.

«You don’t stop, man! Мы всего в двух километрах, а затем конец». Я знал, что в легионе понятие «конец» не существует, потому что мы служили 24 часа в сутки и всегда были на посту на всякий пожарный, но, по крайней мере, я надеялся пойти на следующий день к военному врачу. Я подумал, что в гражданской жизни я никогда не прошел бы с вывихнутой лодыжкой такое расстояние, но раньше я думал, что моральные ценности и интересы человека ограничивались только деньгами и материальными благами. Здесь, в обществе чудаков и сумасшедших авантюристов, было другое, и, таким образом, за то, что я не сдался из-за вывиха, я заслужил уважение своих товарищей и доверие командира Ханта. Я последовал примеру Фудзисавы в стремлении к Белому кепи и, в самом деле, чувствовал, что Львы приняли меня в свои ряды.

До тех пор я был новичком, но после последнего перехода, особенно после успешного выступления всей нашей группы, я действительно стал частью большой семьи легиона. Мои принципы и идеалы выковывались опять же в соответствии с правилами игры в этом новом обществе, которое все больше начинало мне нравиться.

На следующий день я был в кабинете Кормье с просьбой, чтобы мне разрешили пройти медицинский осмотр.

— Вольно, вольно, что такое? — спросил сержант, не поднимая глаз от журнала Képi Blanc, который лежал открытым у него на столе.

— У меня есть небольшая проблема с лодыжкой правой ноги, mon adjudant. — Я начал объяснять ему, спрашивая разрешения пойти к врачу.

— Говоришь, у тебя небольшая проблема? С небольшими проблемами Львы не пристают к коменданту лазарета (врач был в чине майора).

— На самом деле, я вывихнул лодыжку, и при ходьбе она очень сильно болит, mon adjudant.

— Боль? Смотри, парень, мне 40 лет, и не знаю, что такое боль, и никогда не ходил беспокоить врача, так скажи мне, что в чем конкретная проблема!

Я не знаю, было ли то, что он говорил, правдой, но я чувствовал, что его единственная цель была смутить меня и убедить не идти к врачу дивизии.

— Моя проблема в том, что группа будет отставать во время кроссов, потому что я думаю, что не смогу пробежать больше чем километр с вывихнутой лодыжкой.

— Ну, эту проблему я могу решить, не беспокоя врача. Мы отправим тебя на неделю на кухню. Тогда ты не будешь бегать, и лодыжка отдохнет. И это все?

— Oui, mon adjudant! — я не собирался просить его об осмотре и готов бы работать на кухне, надеясь, что через неделю боль пройдет.

— Tu peux disposer! — Итак, моя просьба была отклонена, и приходилось полагаться исключительно на доктора Пешкова.

Оставался месяц до миссии в Чаде, на протяжении которого украинский врач хорошо позаботился о моей ноге, а Кормье не отправлял меня на утренние кроссы и посылал выполнять какую-ту работу. Так что моя проблема не достигла врача части, и в день отъезда в Чад я был снова в отличной спортивной форме.

В алжирском городе Сайда из рот в составе Второго иностранного пехотного полка формировался Четвертый эскадрон. Двадцать пятая рота приняла в свои ряды французских и иностранных всадников, в том числе и множество вступивших в легион после революции 1917 года в России казаков-белогвардейцев. Несколько позже эскадрон отправился в Тунис и остановился в лагере Калашира. Официально Первый иностранный кавалерийский полк (1REC) был создан в Сусе, Тунис, в 1921 году, после чего он отправлялся в миссии в Марокко и Сирию. Первые лошади на службе легиона были взяты из других частей колониальной армии, у спаги и африканских охотников. В кавалерии не принимали кобыл, а в основном крупных и здоровых жеребцов, хотя и без родословной, но отобранных специальной комиссией. Все они были берберийской породы. Быстро формировались и первые пары наездник — лошадь. Связь между ними была настолько сильна, что никто не хотел расставаться со своей лошадью. Многие легионеры перед утренней проверкой заходили в конюшню и давали кусочки сахара своим товарищам. Русские имеют привычку вечером на ночь поделиться куском хлеба с животными. Когда лошади достигали возраста «уйти в отставку», их продавали на организованном в Сусе ежегодном аукционе, но после торга всадники продолжали разыскивать своих напарников и интересовались, как новые владельцы заботятся о животных. Были случаи, когда лошади оставались в полку, после того как их оправляли в отставку. Такова судьба Каида и Басура, которых после действительной военной службы оставили помогать охране конюшни, и им каким-то образом удавалось успокоить молодых новобранцев-жеребцов.

В 1925 году настал момент, когда Первый иностранный кавалерийский полк доказал свою ценность во время восстания в Марокко и миссии в Сирии. Он, без своего Четвертого эскадрона, внес свой вклад в поддержание мира и новые операции конкисты Марокко. Капитан Буржуа был во главе всадников Третьего эскадрона и принимал участие вместе с ними во всех миссиях севернее и северо-восточнее Тазы.

В то время как кавалеристы увенчали себя славой в Марокко, их товарищи из Четвертого эскадрона не уступали им и доказали свое умение воевать на Ближнем Востоке. Франция получила Сирию в 1920 году после раздела бывших провинций Османской империи, но вскоре местное население, в основном друзы, начало выражать свое недовольство режимом новых колонизаторов. В 1925 году в регионе вспыхнула революция.

Французские руководители поняли, что политика миротворчества не принесла плодов, и пришлось вызвать армию. В августе Четвертый эскадрон прибыл в Дамаск, чтобы охранять позиции в деревне Месифр. В середине сентября три тысячи друзов спустились с горы Джебель-эль-Араб, которая служила базой для повстанцев, и двинулись к Дамаску. 17 сентября в четыре часа утра повстанцы напали на позицию, занятую легионерами, но, к своему большому удивлению, столкнулись с отчаянным сопротивлением. Почти семь часов продолжались безуспешные попытки мятежников пробить оборону группы храбрецов. В полдень жертвы уже были многочисленны и усталость велика. Нападения почти прекратились, и когда к 16 часам подошло подкрепление, друзы были вынуждены отступить.