Вот только Аня, показывая ему это, хотела совсем другого, наверное.

– Пойду, покурю, – Захар тяжело поднялся со стула и направился к выходу, сгорбившись, и разом постарев на десяток лет.

– Да кури здесь, че попрешься-то на холод? – крикнул кто-то в спину.

– Да воздухом подышу! – буркнул он, толкнул дверь, и с удовольствием подставил лицо холодному ветру.

Выйдя на улицу, Захар прошел немного и уселся на лавочку под навесом, устроенным возле большого барака. Повозился, устраиваясь поудобнее, пошарил по карманам в поисках курева. Достал сигарету. Чвиркнула спичка, осветив на миг лицо, пересеченное морщинами. Затянувшись, Захар откинулся на спинку лавочки и выпустил густую струю дыма.

Хлопнула дверь, заскрипел снег под унтами. Крапленый пристроился рядом, отмахнулся от предложенной сигареты, достал кисет, бумагу и стал скручивать самокрутку.

Некоторое время они сидели и молча курили.

Тишину нарушил Захар:

– Много лет назад мне казалось, что жизнь моя удалась. Квартира. Машина. Учеба. Учился резать, сшивать, с того света вытягивать. Нравилось. А потом – повернулось все. Круто повернулось. Да ты и сам знаешь. Оп – и на нарах, в СИЗО. Оп – и в поезде, на севера. Барак, лютые рыла. Ничего, прижился вроде. Нормально. Вон, Волнорез не даст соврать.

Крапленый, прищурившись, внимательно смотрел на Захара, не перебивая и попыхивая самокруткой.

– Вышел. Опять хорошо. Свобода. Вот только быстро понял, что людей видеть не хочу. Ушел в лес. Тихо. Одиноко. Спокойно. А потом я Аню встретил.

При этих словах правый кулак бывшего лесника сжался. Крепко, до отчетливого хруста.

– И тоже хорошо все стало. Вообще. Как в сказке. Даже, когда бахнуло, не особо поменялось что-то. Ну, стал я не покупать, а просто брать вещи нужные в городке, да у зайца на столе ног больше стало. Даже плюс, ептыть. А потом…

Бывший лесник тяжело вздохнул.

– А потом, Крапленый, я встретил твоих людей. Вернее, они на меня наткнулись. На дом мой. И не стало у меня ни жены, ни дочки.

Захар поднял голову и пристально посмотрел на пахана. И того проняло. Столько боли, злости и ненависти плескалось в глубине глаз этого здорового мужика, похожего на медведя. Крапленый вздрогнул и рефлекторно подался назад.

– Я же не сразу к вам притопал, – продолжил Захар. – Я сначала на холме повалялся, смотрел на вас. И думал, как бы вас всех убить сподручнее. А потом плюнул – и решил: да будь, что будет! Встал и пошел. Я в последнее время почему-то часто так поступаю. И когда понял, кто вы, что вы и что именно из вашей кодлы те твари были, которые без семьи меня оставили, решил сначала… Да я вижу, понял ты, что я решил. Успокойся, не лезь к поясу. Что там у тебя? Нож? Не дергайся. Так вот. Посмотрел я на вас и понял: меняются люди. И то, как вы быт наладили, и то, что старатели не в рабстве у вас – все говорит про то, что смог ты зверя в себе на привязь посадить, Крапленый. А мой вот – вырвался. Все, кого повстречал я с самой Срани, – все изменились. Кроме ушлепка того вашего, который без головы остался. И тяжело мне смотреть на все это, Крапленый. Тяжело и страшно. Потому что сейчас со всех маски послетали. Кто был гнидой, да прятался – наружу выпустил сущность свою. И наоборот. А страшно мне от того, что я никогда ни злым, ни плохим особо не был. А как все это началось – будто и не я это. Настолько мне все равно стало. Я, Крапленый, за это время народу, наверное, больше, чем ты за всю жизнь, перевалил. И – никакого сожаления, никаких мук совести. И умом я понимаю, что по-другому – никак, что сейчас, если в одиночку – зверем быть надо, чтоб выжить, а толпой если – так еще и самым зубастым. Но все равно не по себе как-то.

Захар встал, хрустнул затекшей шеей и пошел к бараку.

– Эй! Хирург! – Захар повернулся. Пахан встал, облокотился на столб навеса и посмотрел на Захара. Тяжело смотрел, задумчиво. – А на хрена тебе все это надо, а, Хирург? Путешествие это твое? Оставайся здесь. Дело для тебя найдется, крепкий ты, да и бедовый. А там непонятно, осталось ли еще что, да и доберешься ли? Куда ты идешь, Хирург?

Захар встретился взглядом с зеком и нехорошо усмехнулся:

– Куда? Себя я иду искать. Себя искать, Крапленый.

Утро было прекрасным. Без преувеличений. Ветер утих, морозный воздух звенел и был таким прозрачным, таким чистым, что его хотелось пить. Захар стоял возле снегохода, вокруг столпились зеки и старатели. Хотя, какие зеки, какие старатели? Вокруг стояли жители, возможно, последнего поселка на Земле. Сумевшие выжить, не превратиться в зверей окончательно. Устроиться и самим своим существованием плевать в оскаленную морду Судьбы, устроившей глобальную зачистку на планете. Захар смотрел на них и думал: может, действительно, зря? Может, стоит остаться, дожить здесь спокойно и не дергаться попусту? И тут же сам себя оборвал. Хватит. Насиделся в чаще. Больше – не хочется.

К снегоходу подошел Крапленый:

– Ну что, Хирург? Не передумал?

Захар отрицательно помотал головой:

– Нет, Крапленый. Поеду я.

Старый вор лишь пожал плечами. Захар ухмыльнулся и ударил ногой по рычагу, заводя снегоход. Техника коротко взревела и, будто одумавшись, тихо замурчала на холостых оборотах.

– Эй, Крапленый!

Вор, уже отошедший было, вернулся назад. Захар пригнулся к нему и сказал вполголоса:

– В город можете попробовать вернуться. Твари там больше нет. А в колокола священник звонил. Тоже… умер.

Бывший лесник не смог сдержать улыбки, глядя на округлившиеся глаза пахана. Наконец тот пришел в себя.

– Спасибо… Захар. Удачи тебе!

– Спасибо, Крапленый! И тебе удачи! Вам всем. Я еще воспользуюсь твоим приглашением, если вдруг чего.

Не затягивая больше, Захар повернулся в седле, плавно выжал газ, и машина двинулась по глубокому снегу вперед. Въехав на холм, он притормозил, еще раз взглянул на лагерь, лежащий у подножия, и, выкрутив газ, помчался к своему временному убежищу. Времени терять больше не хотелось.

Ржавый засов заскрежетал, отодвигаемый в сторону, дверь отворилась, и тесную клетушку осветил рваный свет факела.

– Эй, ты! Как там тебя? На выход давай, короче.

Захар встал, хрустнул затекшими запястьями и выпрямился перед дверью во весь свой немаленький рост.

– Чего замер? Выходи, говорю. Старшой зовет.

Захар не стал препираться. В конце концов, плохого ему пока ничего не сделали. Смысл дергаться?

Человек за дверью сделал шаг назад, и Захар, пригнувшись, дабы не стукнуться о низкую притолоку, вышел из клетушки.

Широкий двор монастыря был погружен в ночную тьму. Лишь кое-где она слегка рассеивалась тусклым светом факелов, установленных в тех местах, где без освещения совсем уж было нельзя. Как, например, у входа в местную КПЗ.