вхождение их в империю и, соответственно, существование самой империи зависело от чистой случайности, например, от того, как долго проживет император и сколько у него будет наследников. От этого зависело, поделят ли они империю на несколько частей, или она просуществует еще какое-то время. Эти крупные государства-матрешки, в свою очередь, делились, как уже было сказано, на графства, у которых также не было ни бюджета, ни администрации, ни собственных вооруженных формирований, а были лишь вассалы со своими вооруженными людьми и крепостными крестьянами[87].

В действительности такая империя могла существовать лишь до тех пор, пока во главе стояли непобедимые полководцы, как Пипин Короткий и Карл Великий, внушавшие уважение и страх их вассалам, пока они продолжали свои непрерывные карательные экспедиции, и пока по воле случая власть переходила к единственному наследнику — такому же неутомимому военачальнику. Поскольку совпадение всех этих условий было большой редкостью, то она не имела никаких шансов на длительное существование. И так же как империя Чингисхана, уже через несколько десятилетий после смерти ее создателя она развалилась сначала на несколько крупных матрешек (842 г.); а затем они, в свою очередь, начали распадаться на более мелкие (начиная с 855 г.). Наконец, во второй половине X в. на подвластной некогда Карлу Великому территории существовало уже несколько десятков самостоятельных феодальных государств, и не осталось и следа от былой империи. А в конце X в. саксонские короли Отоны, как бы в насмешку над 30-летними усилиями Карла Великого по покорению саксов, сами покорили франков. Теперь уже франки стали вассалами саксов и вошли в состав саксонской империи, которая также стала называться «римской».

В отличие от стран, входивших ранее в Западную Римскую империю, в Восточной Римской империи (Византии) мы не видим в раннем средневековье исчезновения государства. Как отмечал Р.Лопез, в Византии «верховный правитель никогда не превращался, как на Западе, в короля-лежебоку или в воеводу аристократии или духовенства. Законы Империи никогда не приходилось переделывать по желанию отдельных лиц или в соответствии с местными обычаями. Никто не подвергал сомнению право Императора объявлять призыв в армию и собирать налоги, когда он этого желал» ([149] р.68).

Что касается, например, Англии, то здесь мы также видим явные признаки государства уже в раннем средневековье. Так, в отличие от Каролингской Франции, при англосаксонских королях существовал совет, который регулярно собирался, и существовали регулярные налоги. И хотя норманны в XI в. стали внедрять в Англии вассалитет по французскому образцу — король норманнов раздавал земли своим сторонникам — но он, в отличие от Франции, предпочитал собирать с них деньги и на них содержал наемную армию. А норманнские феодалы, раз заплатив королю за землю, после этого считали ее своей собственной, а не предоставленной в ленное пользование. Таким образом, кроме слова «вассал» и красивой «феодальной» оболочки (клятва вассала, рыцарские турниры и доспехи и т. д.) в Англии мы не видим почти никаких важных черт феодализма, которые существовали в континентальной Западной Европе: наличия крепостного права, отсутствия налогов, арендной платы и права собственности на землю, отсутствия также государственных и административных органов и постоянной армии. В Англии, наоборот, мы видим после норманнского завоевания в XI в. введение некоего подобия единого земельного кадастра и земельного налога, который уплачивали королю все крупные феодалы. Кроме того, король норманнов сохранил и англосаксонский совет, который к XIII в. перерос в парламент, что также, помимо налогов и профессиональной армии, является признаком существования государства в Англии уже в X–XI вв., в отличие от Франции, где и регулярные налоги, и профессиональная армия, и парламент появились на несколько столетий позже, чем в Англии.

Итак, мы видим, что характерной особенностью феодальных государств Западной Европы (Франции, Испании, Италии и Германии) в раннем средневековье были крепостное право, вассально-ленные отношения, нестабильность государственного устройства и исчезновение самого понятия государства, насильственный характер власти, которая могла поддерживаться только посредством регулярного террора и внушения страха своим подданным, а также пассивность населения как в плане самообороны, так и в плане отсутствия национальных и демократических движений, крайняя неразвитость торговли и переход к преимущественно натуральному хозяйству. В то же время, в других странах (Северная Европа, Голландия, Британия, Византия) этих феодальных черт либо не было вообще, либо они существовали в очень слабо выраженной форме. И судя по многочисленным данным археологии, письменным источникам, оценкам и т. д. в этой второй группе стран в раннем средневековье не было такого запустения территории и такого дефицита населения, как в первой группе. Из этого можно сделать один главный вывод — феодализм и феодальные черты вообще присущи малонаселенным странам и территориям, и они, как правило, исчезают по мере увеличения плотности населения. Этот вывод, конечно, не означает, что те или иные феодальные черты автоматически появляются или исчезают по мере достижения определенного уровня плотности населения. Данная закономерность действует как тенденция, и в зависимости от привычек и культурных особенностей того или иного народа феодальные черты могут или исчезнуть очень быстро, или, наоборот, появиться или существовать долго даже после того, как для этого нет объективных предпосылок (низкой плотности населения). Но существование такой общей закономерности несомненно, и оно подтверждается всем ходом исторического процесса за последние два тысячелетия.

В действительности многие историки если не признали эту закономерность, то уже вплотную приблизились к ее пониманию. Выше уже упоминался ряд историков, которые писали о том, что крепостное право всегда в истории возникало в условиях редкого населения. А вот какую характеристику феодализму дает, например, видный французский историк Ж.Дюби: феодализм — это «дробление власти на множество автономных единиц. В каждой из них господин, сюзерен, имеет право, как частное лицо, приказывать и наказывать… Посредством такой раздробленности, таким образом, обеспечивается эффективная адаптация политических и социальных отношений к конкретной реальности примитивной и полностью аграрной цивилизации, где имелись огромные территории, разделенные между собой бесчисленными препятствиями, где людей было мало, они были разделены между собой трудно преодолимыми расстояниями (курсив мой — Ю.К.) и имели столь примитивную культуру, что не могли постичь своим сознанием абстрактного понятия власти: господин мог добиться послушания, лишь явившись лично и продемонстрировав свое физическое присутствие» ([136] рр.204–205). Как видим, закономерность возникновения феодальной раздробленности Ж.Дюби объясняет в первую очередь огромными территориями и редким населением, и во вторую очередь примитивной культурой.

Что касается последнего, то нет смысла отрицать примитивную культуру феодальных обществ, но, как представляется, она сама была следствием скорее первой причины, указанной Ж.Дюби, чем каких-либо иных обстоятельств. В противном случае непонятно, почему культура потомков римлян и поселившихся между ними варваров в Испании, Галлии и Италии