Верю ли я ему?

Нет!

Но это не мешает мне до сих пор его любить. И мне стыдно за это всеобъемлющее чувство, потому что я понимаю, что Басов не достоин моих чувств. А его идеальная внешность — слишком примитивная причина, чтобы даже пару раз томно вздохнуть и очароваться.

— Твой дед силой всучил мне тогда конверт с деньгами, — зачем-то произнесла я. — А я его выбросила в мусорку.

— Я знаю.

— И с твоим другом я не спала.

— Я верю тебе.

— Хотя могла бы, конечно, — хмыкнула я, — учитывая то, что ты тут же побежал украшать мою голову ветвистыми рогами. Ну так, чисто из вредности, понимаешь? Типа как — мы квиты, Ярик.

Яд лился из меня рекой. Но я уже не могла остановиться. Понесло…

— Со Стеф ничего не было, Ник. Я клянусь тебе!

— Точно так же, как у меня с Рафиком. Вот только этот факт почему-то не спас меня от приговора. Да уж…

— Я впервые в жизни приревновал. Я не знал, что любовь может настолько снести крышу, Ник.

— Это не любовь, Ярослав, — неожиданно потухла я и устало потёрла глаза. — Так не любят.

Он ничего мне не отвечает, а затем сам меняет тему, начиная выяснять, какие именно нужды сейчас максимально остро стоят в приюте. Я выдыхаю и последовательно перечисляю, что именно требовалось собакам. Ярик внимательно слушал и делал для себя какие-то пометки в телефон.

— Всё будет. Я обещаю, — грустно улыбнулся он мне и нервно передёрнул плечами, понимая, что прогулка подошла к концу.

— Спасибо, — кивнула я и забрала поводок Потапки.

— Ник…

— М-м?

— Я буду лучшим для тебя.

Я же подавилась приторно сладкой надеждой, а затем прописала себе ментальную, отрезвляющую пощёчину и приговорила:

— Ты уже пытался. Не получилось.

Глава 29 — Сталкер

Вероника

— Ник?

— Ну что ещё, Ярослав? — я срываюсь в псих не из-за него, а из-за себя. Мне плохо от тех мыслей, что начинают с адской скоростью плодиться в моей голове.

Там столько «ах, если бы…», что хочется от души втащить себе по лицу и наконец-то уже проснуться от этого дичайшего наваждения!

— Можно…

— Нельзя! — рублю я, так и недослушав его вопрос, а затем, не прощаясь, срываюсь с места и ухожу с собаками вглубь приюта, к вольерам, чтобы больше не мучить себя близостью с этим парнем.

Он чересчур плохо влияет на моё благоразумие. И память. Я что-то слишком часто начала позволять себе забывать о том, что именно он сделал с нами. Со мной. Чёрт с ними, с волосами — Басов всегда упорно шёл к цели. Что ему довести пару раз до слёз убогую Вешалку?

Но всё остальное…

Я помню откровенные рассказы про его семью: мать, отца, брата и деда в конце-то концов. Как он мог играть в любовь и бездушно издеваться надо мной, когда сам был не раз бит жестокими играми в чувства? Как после всего этого я могу поверить, что он вновь не врёт мне?

Присела на лавку и усмехнулась, сглатывая слёзы и призывая себя не раскисать. А затем покачала головой и потрепала Потапку за ухом.

— Вот, как говорят: не по-людски, не по-человечески… А разве это правильно? Ведь только люди врут. Только они предают. Мстят. Воруют. Завидуют. Наживаются на чужом горе. Сожительствуют по нужде. Рожают вынужденно. И обижают всех вокруг себя: других людей, близких, родных, но всегда тех, кто не может дать сдачи. А потом смеют поднимать глаза к небу и спрашивать «за что?».

Горячая, солёная капля сорвалась с моих ресниц и упала, разбиваясь о запястье. Потапка тут же слизнул своим шершавым языком влагу и посмотрел на меня с такой грустью, будто бы и вправду понимал каждое моё слово.

— Вот и думай теперь, то ли этот мир жесток, то ли чертовски справедлив.

Остаток смены я погрязла в мелких хлопотах: помогала Савелию в вольерах, вместе с Валентиной Ивановной провела учёт корма и медикаментов на складских остатках, затем разобрала почту и принялась собираться домой.

— Я могу подкинуть тебя до города, если хочешь. Мне только нужно закончить кое-какие срочные дела, но это много времени не займёт, — пожала плечами начальница, а я тут же отрицательно качнула головой.

— На автобусе доберусь, чай несахарная, не растаю.

А затем выдвинулась в сторону выхода. Но стоило мне только выйти за калитку, как я тут же захотела рвануть обратно и ждать Валентину Ивановну хоть до китайской пасхи.

— Басов! — насупилась я, смотря на парня, который при моём появлении сразу же выпрыгнул из своей машины, улыбаясь так широко и лучезарно, что мне стало плохо.

— Ник, ну, пожалуйста, — приглашающе открывает он передо мной дверцу пассажирского сидения.

— Я на автобусе доберусь, — осторожно и максимально миролюбиво отвечаю я, чтобы не вступать в ненужную мне полемику, но Ярослав уже врубил режим «танк» и не планировал сворачивать с выбранного курса.

Я видела это по его упрямому выражению лица. Я знала его слишком хорошо. Он проще выпьет мне всю твою кровь, как пресловутый вампир, чем позволит сделать иначе, чем он это спланировал в своей голове.

— Хорошо, — кивает он и криво улыбается, — автобус так автобус.

— Спасибо, — делаю я пару шагов вперёд, но почти тут же спотыкаюсь.

— Я с тобой.

Устало тру лицо ладонями, а затем поднимаю на парня умоляющий взгляд.

— Я чувствую себя зайцем, которого собираются загнать, пристрелить, освежевать и подать к ужину с яблоком в заднице.

Басов поднимает руки вверх и чуть прикрывает веки:

— Клянусь, никаких яблок.

— О боже, за что мне это всё? — закатываю я глаза к небу и почти впадаю в тихую истерику, а этому персонажу всё нипочём. У него по бесконечному кругу жуёт одну и ту же пластинку.

Хочу. Надо. Дай!

— Ник, ну не могу я просто взять и опустить руки. Не получается, — шаг ко мне, но я не отступаю, только слепо таращусь в его упрямые глаза и слушаю, как на запредельных скоростях тарахтит в груди моё обезумевшее сердце.

— Это не причина, Ярик, чтобы отравлять мне жизнь.

— Это не так! Я всё помню, Ника. Мне не привиделся твой отклик тогда, в моей квартире. Ты и я — мы не потухли. Даже углей нет, там всё, как и прежде, полыхает.

— О чём ты, Яр?

— О чувствах, Ника! Давай, скажи мне, что их нет. Ну же… убей меня!

— Мне они счастья не принесли. Они — раковая опухоль. Кажется,