Мы разбрелись по поляне кто куда, но вскоре выяснилось, что пословица, гласящая о том, что беда не приходит одна, имеет под собой просто гранитный фундамент. Несмотря на все старания нашего водителя, второй наш автомобиль так и не завелся. После более внимательного осмотра выяснилось, что через незакрытую дверь кабины в нее залетел крупный осколок, который походя порвал провод, идущий от замка зажигания. Возможно, он наделал и еще каких-то дел, но на более тщательный осмотр машины Воронин времени не дал.

— Надо скорее выбираться к какому-нибудь жилью, — громко объявляет он. — Если промедлим еще хоть час, вынуждены будем кормить комаров здесь. Давайте соберем все, что можем унести с собой, и по-быстрому выдвинемся на основную дорогу. Глядишь, и поймаем какую-нибудь попутку. А ты, Иван, — повернулся он к водителю, — отправляйся на проселок прямо сейчас. Толку здесь от тебя все равно мало.

В планы капитана мы, естественно, не посвящены, и куда он намерен нас в конце концов доставить, тоже не знаем. Но приказ есть приказ, и сборы начинаются незамедлительно. Что нам понадобится в первую очередь, совершенно неясно, и поэтому из хаотичного месива разбросанных по поляне предметов выбираем в основном личные вещи и одежду. И то и другое в удручающем состоянии, но капризничать не приходится. Все, что можем, торопливо надеваем на себя, остальное без разбора набиваем в вещмешки. Неясно также, как поступить с зениткой (все-таки довольно опасно оставлять оружие совсем без присмотра), и на всякий случай мы маскируем ее в колючих кустах акации.

Тем временем дождь усиливается до проливного. Все, что представляет хоть какую-то ценность, но не может быть унесено, торопливо загружаем в почти не пострадавший кузов «радийной машины» и запираем на висячий замок. Надежда на него довольно призрачная (стукни прикладом, и нет его), но мы надеемся, что до следующего утра все наше имущество сохранится. Сборы и поиски не оставляют много свободного времени и только чьи-то призывные крики, несущиеся со стороны леса, заставляют нас поднять головы. Зрелище нам предстает и в самом деле незаурядное. Медленно переваливаясь с боку на бок, от дороги двигается некое неуклюжее деревянное сооружение, медленно влекомое двумя мощными иссиня-черными волами. Кто их к нам ведет, рассмотреть из-за высокой травы невозможно. Только традиционная коническая шляпа вьетнамского крестьянина, то выныривала, то вновь исчезала среди колышущихся под ливнем стеблей. Но на самом верху повозки прекрасно просматривался Басюра, энергично что-то вопящий и размахивающий какой-то тряпкой.

— На просеке его поймал, — гордо объявил он, спрыгивая вниз. — Он бревна там таскал, — указал Басюра пальцем на мелко кланяющегося всем подряд крестьянина. — Может, на него что-то можно нагрузить? — спрашивает он у Воронина.

— Да что сюда разместить? — чешет тот затылок. — Не настил, а одни дырки. Вот если только… пушку прихватить с собой…

В результате нам вновь приходится вытаскивать из колючек нашу зенитку и цеплять ее цепью к первобытному бревновозу. Пока мы занимались столь ответственным делом, капитан с помощью полуразмокшего разговорника пытался что-то втолковать невпопад кивающему вознице. Не знаю, уж как они поняли друг друга, но по их лицам было видно, что они довольны друг другом. Наконец сборы закончены и мы, перепачканные и оборванные, словно семья несчастных погорельцев, выстраиваемся в некое подобие походной колонны. Крестьянин, видя такое дело, отрывисто, с придыханием закричал и замолотил бамбуковой палкой по залепленным глиной спинам животных. Толстая задница ведущего буйвола после примерно десятого удара наконец-то дрогнула, и наш беспримерный поход начался.

Впереди, как и положено командиру, словно по широко известному кинофильму «Чапаев», шагал наш капитан. В отличие от нас, простаков, он деликатно закатал свои продранные осколками брюки выше колен и гордо вышагивает во главе нашей крошечной колонны, неся на отлете свои почти новые форменные ботинки. За ним нестройной толпой валили мы все, без разбора чинов и званий. Камо тянул за ремень хромающего и опирающегося на самодельный костыль лейтенанта. Щербак мощно загребал грязь своими громадными сапожищами, волоча на шее спасенный пулемет и сумку с патронами. Вся же остальная братия гнулась под тяжестью рюкзаков со шмотьем и продуктов. Относительно гордо и бодро проходим не менее трех километров, но дальше размешивать ногами этот бесконечный кисель сил нет практически ни у кого. И постепенно вся наша терпящая бедствие команда стягивается к медленно ползущей зенитке. Поначалу на маховики наводки вешается лишь поклажа, но вскоре и все мы цепляемся за медленно, но безостановочно двигающуюся упряжку. Держимся кто за что, лишь бы хоть на малую толику облегчить себе путь. И только совершенно не утомимые волы все так же монотонно и невозмутимо двигались вдоль кромки джунглей по раскисшей колее, носящей гордое имя — дорога.

Крестьянин заголосил в очередной раз, уже гораздо более жизнерадостно и призывно, и я непроизвольно повернул голову в его сторону. Тот поймал мой взгляд и, сразу же заулыбавшись, указал своей длиннющей палкой куда-то в сторону. О радость! На расчищенной от зарослей полоске земли я замечаю несколько островерхих крыш.

— Ура, — радостно воплю я от избытка чувств, — деревня на горизонте!

Но наши восторги вскоре утихают. Напрямую, к довольно близкому жилью, пройти было совершенно невозможно. Все видимое пространство словно застелено прямоугольными рисовыми чеками, в которых наша пушечка точно застрянет по самые уши. Приходится еще не менее часа тащиться все по тому же месиву, огибая поля, пока не пересекаем некую границу, обозначенную высокими ритуальными воротами. Наше появление незамеченным не остается. Появляются сильно согнутый радикулитом старичок (видимо, местный староста), опирающийся на живописный деревянный посох, и несколько женщин, облепленных мелкой ребятней. Видя к себе такое внимание, мы несколько приободряемся и даже невольно выравниваемся, давая им понять, что мы тут не абы кто, а воины-освободители. Капитан, приветственно помахивая ботинками, несколько раз выкрикивает понравившееся ему приветственное предложение, но, видимо, коверкает его так сильно, что женщины только недоуменно переглядываются и пожимают плечами. В очередной раз выручает доставивший нас в деревню крестьянин. Поклонившись старосте, он, активно помогая себе всеми частями тела, повествует тому, что мы попали под бомбежку и нуждаемся в немедленном отдыхе и пропитании. Старичок но поводу отдыха, кажется, не возражает, но при упоминании о еде его настроение заметно портится.

— Косарев! — призывно машет мне Воронин, подошедший к беседующим. — Пойди-ка сюда!

Приближаюсь.

— Ты, вот что, возьми Преснухина, и оттащите с ним зенитку вон к тому домику, там хоть какой-то навесик для нее есть. Да заодно и протрите пушку хоть чем-нибудь! Заржавеет ведь! Потом найдите нас, для получения новых указаний.

Не успев даже перевести дух после изнурительной дороги, мы принимаемся исполнять указание. К нашей досаде, селянин, дотащивший нашу команду до деревни, уже успел отцепиться от куцей станины зенитки, и его лоснящиеся потом тяжеловозы довольно бодро помахивают хвостами на приличном удалении от нас.