— Пойдем быстрее, может ему требуется помощь, — Анабель вздернула подбородок, показывая всем своим видом, что не стоит раньше времени переживать, — Может он там без сознания, — и потянула в сторону нужной камеры.

Я остановил ее, поцеловал в висок, вдохнул любимый запах волос и, задвинув девочку за спину, пошел вперёд.

С каждым шагом холод расползался по всему телу, заставляя ежиться. И только когда до камеры оставалось меньше метра, я понял, что не так. Я слышу только два сердца — свое и Бель.

Заходил в камеру уже понимая, что там увижу. Будь у нас с ним дом не увидел бы, а так… Ведь мертвых отправляют домой, а у отца была только казарма. Его домом можно было бы считать меня, как единственного близкого и родного.

Отец парил над землёй на расстоянии полуметра. Он лежал с закрытыми глазами, весь перепачканный каменной пылью и кровью. Глаза были закрыты, а руки лежали по швам.

Мои ноги ослабли, колени покосились и я упал. Бель подбежала к моему отцу и стала водить ладонями над ним, они светились и посылали такие же светящиеся шарики в его тело. Она делала это снова и снова, ее руки начали дрожать, а она стала психовать и ругаться. Но никакой реакции от моего отца не следовало.

Анабель подняла полные слез глаза на меня.

Его сердце не билось. Лёгкие не работали. Кровь не бежала по венам.

Мой папа умер.

Глава 17. Похороны и свидание

Бель.

Хоронили отца Алларика во дворе заброшенного, небольшого, одноэтажного домика. Рядом с могилой его матери. Здесь было много народу, его сослуживцы, друзья из академии, дальние родственники, императорская семья и мы с Аней. Но это была только малая часть людей, что хотели прийти. Остальные остались на границе.

Могила пестрилась цветами. Все подходили по очереди и, по традиции, оставляли на память свои небольшие вещи. Они молча прощались, подходили к Алларику, сжимали его плечо и давали следующему попрощаться и выразить свои соболезнования. Рядом стоял император, ему тоже приносили соболезнования, как второму по родству.

С того момента в камере темницы я не отходила ни на шаг от демона, а он и не отпускал. Конечно, отпустил бы, если бы я попросила, но я не делала этого. Он все время держал меня за руку, сажал на колени, обнимал. А я обнимала в ответ и посылала ему импульсы поддержки.

Со своим отцом, Аней и остальными я виделась лишь мельком. Все понимали, что я нужна Алларику и без нужды не подходили. Даже отец просто крепко сжал меня в объятиях и отпустил к демону.

Во дворце не открывали шторы, стояла полутьма. Разговоров почти не было, никто почти не ел и в основном проводили время в одиночестве или парами.

Я жила в комнате демона, спала с ним в одной кровати и мы ходили вместе в купальню. За прошедшую неделю мы почти не расставались. Я услышала много историй из детства, все они были связаны с отцом, хотя я подозреваю, что у него намного больше историй из казарм и тренировок с солдатами, то есть боевиками.

— Я оторвал доску от стены в хозяйственной постройке, где временно располагалась кухня. Из нее попытался сделать свой первый меч. Конечно, у меня ничего не получилось, мне тогда было всего двенадцать лет, — рассказывал он, а я в удивлении поднимала брови, — Не смейся, у нас дети взрослеют позже, — улыбался он, — Это у вас там переростки какие-то, — а я щипала его за бок, — Ауч, — он притворно кривился от боли, а потом смеялся, — Так вот, у меня получился кривой меч, похожий на повисший писюн.

— Я думала ты романтик, а ты оказывается пошляк, — ударила его в плечо.

— Я романтик, пошляком стал совсем недавно, — сжал он меня в объятиях и поцеловал за ухом.

— Так что там с повисшим мечом-писюном?

— Ничего, я его сжёг. Оторвал вторую доску, получилось что-то среднее между морской звездой и куриной лапой.

— Это же меч, как могла получится звезда?

— Четырехконечная звезда.

— Продолжай.

— Третий раз был лучше, у меня получился двухсторонний клинок. Четвертый — просто палка. В общем, я пробовал и пробовал, пока не наступило утро и повар не заметил огромную дыру в кладовке, где хранили продукты. Мы тогда были далеко от границ и я, увлекшись, совсем забыл, что там водятся мыши. В тот день я впал в не милость семидесяти боевиков. Целых два дня мы ели примерно одну пятую целой порции. А потом приехал отец, — он грустно улыбнулся и замолчал, погружаясь в воспоминания, — Я думал он меня накажет, а он наорал на бойцов. Каждый получил втык за то, что не додумались помочь мне, а устроили бойкот. И вообще повар сам виноват, надо больше работать, тогда бы и заметил, что от постройки отрывают доски. Вообще, никто не должен был приглядывать за мной и тем более помогать с мечом, но все прониклись тогда, потому что очень уважали моего отца. Мы с ним тогда ушли к реке, подальше от всех и тогда уже я получил от него нагоняй, — он грустно рассмеялся, а прижалась лбом к его виску и перебирала его волосы на затылке, — Он не орал на меня, но в очень строгой и доходчивой форме объяснил, что я был не прав, что нужно было подойти к бойцам и попросить помощи. А я тогда хотел все сам делать, — снова помолчал, — Вообще отец никогда не ругал меня при посторонних. Точнее не сильно ругал, так, больше для профилактики. В общем, — он почесал кончик носа, — Мы тогда с ним просидели на реке всю ночь и испортили кучу досок. У отца тогда тоже не с первого раза получилось сделать меч. В итоге мы смогли сделать его только вместе. Он строгал десять минут, я пять. И так по кругу. Получился шикарный меч, я с ним ходил три года не расставаясь. Даже когда надо мной смеялись, я не обращал на них внимания и все равно ходил.