— Я.

— Да уж! — Кейт поджала губы, глядя на Ли. — Вот так сюрприз. Ты и без того бегаешь с ним всю ночь. — В ее замечании явственно слышался подтекст.

Все повернули головы и приподняли брови.

Тони и Бренда, судя по ее виду, ждали, что Ли отпустит руку парня и отпрыгнет, но актер только сказал:

— Тогда вряд ли можно сказать, что он все время куда-то уходит один, верно?

— Дело не в…

— Кейт, я слышу плач ребенка и музыку. — Николас покачал головой так, что прядь темных волос мотнулась на лбу. — Ты тоже ее слышишь и…

— И я! — объявил Мэйсон.

Все снова повернули головы.

Рид задрал подборок. На его лице появилось выражение, которое Эми однажды назвала откровенно напыщенным. Тони поднял глаза на звезду сериала и согласился с этим описанием.

— Я все время слышал ребенка, — заявил Мэйсон со слегка сюрреалистическим видом, который придавали ему клыки Раймонда Дарка. — Но чувствовал, что в данной ситуации должен оставаться как можно более нейтральным.

Эми фыркнула и задала вопрос, который промелькнул в головах всех и каждого:

— Почему?

— Потому что ты думал, что мы над тобой посмеемся! — заявила Брианна и пнула Мэйсона в голень.

— Не трогай его!

Эшли ринулась на сестру, и Карл тут же перестал плакать.

Тони застыл, когда включились все лампы, на этот раз газовые, не электрические. Он остался один у входа в холл, хотя и чувствовал, как его руку кто-то сжимал — должно быть, Ли.

«Что случится, если я отодвинусь? Ли удержит меня или отпустит?»

Парень не настолько хотел узнать ответ, чтобы попытаться проверить его.

В доме все полностью стихло. Вскоре Фостер услышал несколько очень слабых стуков, чьи-то панические ругательства и наконец шум падения. Затем наступила мертвая тишина.

«Помогите, я упал, и мне больше не подняться!»

Самая обоснованная догадка Тони сводилась к тому, что неплохо было бы озвучить наихудший сценарий. Кого-то столкнули с кухонной лестницы. Этот человек приземлился, не имея под рукой Ли Николаса, который смягчил бы его падение. Сломанная шея, висок, врезавшийся в угол кухонного стола, падение вилки для салата, торчащей в подставке, — не так уж и важно, что именно. Тони больше заботило то, что происходило в этом доме с живыми людьми во время его отсутствия.

«Повторный показ» продолжался, но смерть номер два, похоже, была тихой и медленной.

В ожидании, пока все закончится, Тони вспоминал технические характеристики видеопроизводства:

«Видео стандартной четкости передается в последовательный цифровой интерфейс потоком в двести семьдесят, триста шестьдесят или пятьсот сорок мегабит в секунду. Видео высокой четкости передается в последовательный цифровой интерфейс потоком в… в… Дерьмо!»

На выпускном экзамене он тоже это забыл. Из «Сто одной колдохрени» парень вспомнил лишь: «При манипуляции энергией цена намерений часто выше цены самой манипуляции». Фостер с самого начала этого не понимал, поэтому начал отсчет по-французски от ста в обратном порядке.

На «сорока двух» лампы погасли.

Ли все еще стоял рядом с ним, но теперь он скрестил руки на груди. Вместе со всеми актер слушал Питера, который явно подходил к концу неких длинных указаний. Кейт все еще хмурилась, Брианна дулась, у Эшли было торжествующее выражение лица. У остальных, тех, кого мог разглядеть Тони, был обычный вид работников телеиндустрии, значительная часть профессиональной деятельности которых состоит в выслушивании тысячи и одной детали, а не в конкретной работе.

Никто, похоже, даже не заметил отсутствия Тони.

— Итак, все меня поняли? — Питер поднял палец. — Мы держимся сообща. Я не хочу слышать никаких обвинений. Никому не интересно, что кто-то раньше был звездой полицейского сериала.

Мэйсон открыл было рот и снова закрыл, когда режиссер ткнул пальцем в его сторону.

— Хорошо. — Питер поднял второй палец. — Теперь самое важное! Никто никуда не уходит один. Ни Тони. Ни я. Никто. — Он огляделся по сторонам, оценивая реакцию людей, нахмурился и спросил: — Где Хартли?

— Послушайте, я обожаю всю эту культурную фигню больше, чем кто бы то ни было, но мне казалось, вам хочется спасти вашего друга.

— В театре Ламберта водятся привидения.

— Неужто? Я медиум с выходом в Интернет, забыли? — Грэхем захлопнул дверцу машины, подождал, пока Генри присоединится к нему на тротуаре, после чего зашагал к театру. — Тут чуток бузили полтергейсты. Вам не захотелось бы общаться с этими маленькими засранцами. Несколько раз появлялась темная фигура в длинном плаще. Предположительно Алистер Макколл, актер, умерший во время спектакля. Он играл в «Генрихе Пятом». В театральных обозрениях говорилось, что это была не самая лучшая сцена смерти в его исполнении.

— Грубо, — улыбнулся Генри, несмотря на серьезную ситуацию.

— Что ж, нас с вами там не было. Может, журналисты и правы. Итак, вы хотите, чтобы я попробовал поговорить с Макколлом?

— Если это действительно Макколл, то он жил примерно в одно время с Крейтоном Каулфилдом. Вероятно, они вращались в одних и тех же кругах. Каулфилд был нуворишем, а Макколл — местной знаменитостью.

— Ладно, конечно. Если это Макколл, то прекрасно. А вдруг нет?

— Тогда разузнайте все, что сможете.

— Мертвые обычно не любят тесноты. — Грэхем кивнул на людей, толпящихся под навесом у входа. — Непохоже, чтобы эта толпа собиралась уходить.

— Верно. Сегодня спектакль идет поздно вечером.

— Да. Итак…

— Вам придется посильнее сосредоточиться, чтобы ничто не смогло вас отвлечь, верно?

Генри взял смотрителя за локоть. Это движение было и сдерживающим, и угрожающим.

Грэхем посмотрел на пальцы Фицроя — бледные полоски на фоне темно-зеленой ткани — пожал плечами и заявил:

— Ладно. И что? Просто возьмем и войдем?

— Да.

— Потому что у вас есть билеты?

— Не совсем.

Они проскользнули мимо двух молодых женщин, поглядывающих на наручные часы и обсуждающих невероятные способы мести, протиснулись мимо группы парней чуть помоложе, которые могли быть студентами-первокурсниками Института киноискусств, судя по их напыщенным беседам. Потом вампир и смотритель обошли курильщиков, неистово накачивающихся никотином, перед тем как зайти внутрь.

Одежда всех трех групп представляла собой такую эклектическую смесь, что ни белая шелковая рубашка и джинсы Генри, ни рабочий комбинезон Грэхема не выглядели здесь неуместными.