Сквозь ветки дерева, возле которого я лежала, виднелась россыпь звезд. Я в который раз за сегодняшний день залюбовалась ими. А вот и луна откуда-то взялась, такая огромная… Чудесно!

Ой, а что это среди веток висит? Я присмотрелась. Не гигантское же там яблоко. Явно сверток какой-то…

Ну ничего себе! Замечательная идея! Наверное, даже я ничего лучше не придумала бы, ища место, чтобы спрятать вазу. И поднять легко, и спустить. В листве опять же никто не увидит. Ну, Галина! Ну, выдумщица! Молодец!

Я вскочила и принялась шарить в траве, чтобы найти ту самую веревочку, на которой висела ваза. Затем вспомнила, что тут невдалеке споткнулась обо что-то. Вернулась к тому месту и… Точно, вот она.

Подсвечивая себе фонариком, я увидела в траве вбитый в землю железный крюк, и к нему была привязана веревка. Взяла ее в руку и почувствовала тяжесть на другом конце. Я стала подходить ближе и потихоньку ослаблять веревку. Груз аккуратно опускался.

Все последние сомнения пропали, когда я увидела сверток, очень похожий на тот, что лежал сейчас на переднем сиденье моей машины. Быстро отвязав его, я кинулась к «шестерке».

Я включила в салоне свет, трясущимися руками развернула тряпку и увидела ее, египетскую вазу. Оригинал. Отлично ты, Таня, поработала!

Затем я развернула копию вазы, обернула ее тем тряпьем, которое было на настоящей, и потащила псевдовазочку обратно, бросив на сиденье пакет с рубашкой. Я все старалась делать именно так, как было. Мысль о том, что настоящая ценность уже у меня в машине, придавала мне смелости и азарта. Я подняла груз наверх, закрепила веревку и запрыгала от возбуждения.

Я закрыла отмычками дверь дома, калитку и помчалась назад к машине. Ну, кажется, все сделано!

Дорогу обратно я почти не заметила, так много в голове крутилось мыслей. Уже въехав в город, я остановилась перед светофором, ожидая, когда загорится зеленый сигнал. Взгляд мой снова упал на пакет с рубашкой Олега. И тут до меня дошло: да, именно в ней я видела Быстрякова, когда мы с ним столкнулись машинами. Было это во дворе, где жил Никита Селезнев, и я утром нашла того убитым. А эта пыль с внутренней стороны манжета очень похожа на… тальк.

Меня бросило в жар. Разве может такое быть?

Надо срочно ехать к Мельникову и отдавать рубашку на экспертизу. Если я сейчас права, что ж тогда получается? Получается, что Быстряков убил Никиту? Боже, как трудно в это поверить! И ведь были найдены отпечатки какого-то Воронежского… Как с этим быть?

Ладно, не буду пока мучить себя догадками. Но тут огнем в голове загорелась еще одна мыслишка. Вот о чем я все хотела вспомнить: порез на ноге Олега!

На пляже я обратила внимание на его ноги и увидела порез. Быстряков сказал, что он уже старый. А что, если он порезался о банку, осколки которой были найдены на балконе Глеба Сашкова? Тогда вообще ужас. Получается, что Быстряков и Глеба убил?

Невероятно. Я остановила машину. Я просто была не в состоянии ее вести.

Значит, так. Рубашку срочно на экспертизу. Во-вторых, надо добыть образец крови Олега. И отпечатки. Впрочем, отпечатки у меня имеются. Быстряков у меня дома пил со мной чай. А чашки я просто так оставила, даже в кухню их не унесла, сматываться-то быстро надо было. Вот с чашки и можно будет снять отпечаток.

Я вспомнила про вазу и поехала к Гольдфельду. Не спит, наверное, ждет.

Когда я оказалась около его дома, подняла глаза и только в одном окне увидела свет. То было окно Марка Гиршевича.

Я взяла сверток и стала подниматься наверх. Дверь мне открыли сразу. Я посмотрела на Гольдфельда и не узнала его. Вот что волнение может сделать с человеком! Он был каким-то взъерошенным, нервным, глаза горели лихорадочным блеском.

Он посмотрел на сверток в моих руках и пригласил меня войти.

— Вы п-принесли мне вазу? — запинаясь, спросил Марк Гиршевич.

Я молча развернула ткань и достала его бесценный раритет.

— Это она! — закричал Гольдфельд. — Боже мой! Это она! Таня, огромное вам спасибо!

Даже не дотронувшись до вазы, мужчина выбежал в другую комнату. Он принес мне деньги. Я не стала их пересчитывать — сколько дал, столько и дал. Мы ведь с ним ни о чем не договаривались.

Только после этого Марк Гиршевич осторожно взял в руки свою драгоценность, оглядел со всех сторон. Увидел на подставке небольшой отбитый кусочек и с любовью потрогал его.

— Ой, она откололась. Простите! — растерялась я.

— Нет, нет! Это давно так. Мало кто замечает, но я-то знаю на ней каждый миллиметр. Раньше я жалел, что так получилось, зато теперь точно могу сказать: эта ваза — настоящая.

— Я очень рада. Только прошу вас, не говорите никому о том, что она к вам вернулась. Пока, по крайней мере.

— Вообще никому? — посмотрел на меня Гольдфельд влажными глазами.

— Вообще никому. Особенно вашему другу Олегу Ивановичу, — решила добавить я.

— Что? Вы подозреваете его?

— Вы обо всем узнаете в свое время, обещаю вам. Я обязательно приеду и все расскажу. А пока — молчание. Так для всех будет лучше.

— Как скажете, Танечка. Я теперь готов выполнить любое ваше желание. Вы даже не представляете, что сделали для меня.

— Ну почему? Вполне могу представить.

— Вы мне жизнь спасли. Теперь я ваш друг. Обращайтесь, если что надо будет, в любое время дня и ночи. Чем смогу — помогу.

— Отлично. Ладно. А сейчас я должна идти. У меня еще много дел, а мне и поспать хотелось бы хоть часочек.

Марк Гиршевич проводил меня до выхода. Еще раз горячо поблагодарил и расцеловал обе руки. Я видела, как ему не терпится вернуться в комнату, к вазе, поэтому быстро свернула расставание.

На улице я села в «шестерку» и покатила на свою квартиру. Мне надо было забрать чашку.

Там все было в точности так, как я и оставила. На всякий случай, чтобы не ошибиться, я положила в пакетик обе чашки, закрыла дверь и с чистой совестью отправилась на конспиративную квартиру. Я надеялась, что никто ко мне сегодня в гости не собирается.

А завтра с утра двину к Мельникову. И Дементьевой надо позвонить. Хорошо бы ей поехать на дачу и посмотреть, все ли там в порядке.

Но мысли мои не давали мне покоя. Уже приближаясь к дому, я реально поняла, что моя авария — тоже дело рук Олега. Вот наглец! Как же после этого он мог в глаза мне смотреть? Значит, цветочки подарил и отправил умирать… Но я-то хороша! Так сглупить!

Теперь вроде все встало на свои места. Только одно до сих пор неясно — где Воронежский? А может, он — напарник Быстрякова? Такие дела удобно проворачивать вдвоем. Наверное, Галина и слышала эту фамилию от Олега.

Я доехала до дома, закрыла машину и поднялась. Когда наконец вошла в квартиру, то буквально упала от усталости.