Потом я чувствую, как руки отрываются от подлокотников. Меня вдавливает в кресло. Я смотрю в иллюминатор, но вижу только мелькание бетона.

Взлетаем. Шасси отрывается от земли. Мы входим в чёрные облака, круто набирая высоту. Кварталы домов уменьшаются. Машины на Северо-западном шоссе похожи на муравьёв и едва движутся.

Мы проделываем дыру в небе, забираясь всё выше и выше. Наконец — солнце. Выравниваемся. С лёгким звоном прекращается мерцание таблички «Не курить!».

Высота 10 тысяч метров — облака плывут далеко внизу. Больше ничего не видно. Я тычу сигарету в зажигалку «Зиппо». Расстёгиваю ремень безопасности и делаю глубокую затяжку.

Достаю бумажник и рассматриваю банкноту в 50 долларов, которую украдкой мне сунул перед посадкой отец. Хватит, чтобы отдохнуть в Сан-Франциско. В потайном отделении отыскиваю амулет — серебряный крестик: его мне подарил приятель отца два дня назад. Сказал, что его освятил католический епископ и что он приносит удачу. Знает ведь, как я отношусь к католикам. Но это война, и годится всё, что может помочь. Ибо я хочу вернуться домой. Я обещал хранить крестик и не расставаться с ним. Я ощупываю кожу и пальцами различаю очертания распятья, как слепой читает азбуку Брайля. Я чувствую себя в безопасности и кладу бумажник в задний карман.

Все четыре часа пути на запад мы сидим с Саттлером бок о бок. Пролетая над Колорадо, мы пьём мартини. С этой высоты Скалистые горы кажутся очень маленькими, они уже покрылись толстым одеялом снега.

Светит солнце. Когда мы летим над Денвером, пилот приветствует нас по внутренней связи, желает нам приятного полёта и сообщает, что за бортом 50 градусов ниже нуля.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем мы начинаем делать круги над Тихим океаном, ожидая разрешения на посадку в международном аэропорту Сан-Франциско.

Вчетвером — Сейлор, Сиверс, Саттлер и я — едем на такси в центр, останавливаемся у винного магазина купить бурбон и просим шофёра высадить нас у отеля «Мэнкс».

Снимаем четырёхместный номер, открываем бутылку, берём лёд из автомата в холле и начинаем вечеринку.

Около семи часов мы уже приятно навеселе и решаем пройтись на Рыбачий причал. На троллейбусе спускаемся с Пауэлл-стрит, покупаем коктейли, в платный телескоп смотрим на тюрьму «Алькатрас» и радуемся, что не торчим в ней, хотя в тюрьме наверняка безопасней, чем там, куда мы направляемся, затем вваливаемся поужинать в закусочную «Ди Маджио».

Заказываем крабов, но не знаем, как их есть, и куски панциря разлетаются по всему ресторану, как в игре «в блошки», раздражая посетителей за соседними столиками.

Потом мы двигаем в данс-бар в Чайнатауне пить пиво: чем больше пьём, тем больше дуреем.

Мы начинаем по частям стягивать форму: сначала парадные кители, потом — галстуки. Расстёгиваем рубашки и закатываем рукава. Через полчаса наши рубахи болтаются навыпуск, а мы толкаемся среди пар, кружащих на танцплощадке.

— Эй, придурок, — Саттлер тычет локтем Сейлора, — вон там торчит лейтенант, а мы не по форме!

— Ну и хрен с ним! — отрыгивает Сейлор и смущает свою партнёршу — маленькую пухленькую девчонку.

— Точно, Саттлер, ну и что, бля, с того? — бормочу я и отплясываю твист, держа в руках по банке пива. — Что он нам сделает, — ору, — пошлёт во Вьетнам?

Через пять минут «коричневая нашивка» подходит к нашему столику. Оркестр делает перерыв, и мы заказываем новую батарею пива.

— Слушайте, ребята, — говорит лейтенант, — мне глубоко наплевать, но перед уходом попробуйте привести себя хоть немного в порядок. Военная полиция давно за вами наблюдает, она вас точно сцапает.

Он подставляет стул и ненадолго присоединяется к нам. Его отправляют в Индокитай с такими же, как мы. Через 10 минут он уходит поболтать с какой-то киской, и больше мы его не видим.

Проходит час, и мы решаем завязать с танцами и поискать развлечений в другом месте. Мы с Саттлером садимся в троллейбус и возвращаемся назад на причал, а Сейлор с Сиверсом продолжают кутёж в центральных барах и снимают шлюшек.

Несколько часов мы пьём в баре на причале и уже около полуночи отправляемся в свой номер в «Мэнксе».

К тому времени я основательно надираюсь. На обратном пути водитель троллейбуса разрешает мне сигналить на остановках, и я звоню так, что чертям становится тошно.

Между перекрёстками я хватаюсь за поручень и свешиваюсь наружу: полтела летит над дорогой; я смеюсь и ем глазами сидящую рядом девушку. Затем резко ныряю назад, приземляюсь на её колени и прошу у неё поцелуй, но она отбивается и краснеет.

Тут же какой-то хиппи раскуривает сигарету. Сигарета табаком и не пахнет.

— Я ЧУЮ ТРАВКУ! КТО-ТО В ЭТОМ ВАГОНЕ РАСКУМАРИЛ КОСЯК! МА-РИ-ХВАН-НА! — ору я.

Хиппи прячет бычок в карман и выпрыгивает из вагона прежде, чем мы успеваем проехать очередной перекрёсток.

Я опять дёргаю колокольчик: «ДИНЬ-ДА-ДИНЬ-ДИНЬ, ДИНЬ-ДА-ДИНЬ-ДИНЬ, ДИНЬ-ДА-ДИНЬ-ДИНЬ…»

Сейлор и Сиверс уже вернулись. Сейлор сообщает, что договорился с одной пышной тёлкой, и она должна появиться в нашем номере с минуты на минуту. Мы оттрахаем её от души и за эту привилегию заплатим ей по 20 баксов с носа.

Инфляция. В Лисвилле это стоит всего пятёрку. Но ведь там Юг.

Вот и стук в дверь.

Сейлор, как искушённый светский джентльмен, подводит её к нам и представляет.

— Итак, слушайте сюда, ребята! — объявляет Сейлор. — Я буду первым, потому что я её нашёл.

Девчонка явно с лишним весом, в светлом парике и неприличном платье, подчёркивающем округлости; на её лице столько косметики, что оно кажется дурно намалёванной картиной. Карикатура на саму себя и совсем мне не нравится.

— Ну и что мы здесь имеем? — язвлю я, — распутная женщина с улицы? Ты что, собираешься удовлетворить нашу похоть таким вот телом?

Сейлор сбит с толку, он подходит ко мне и шепчет на ухо.

— Слушай, Брекк…не бери в голову, а?…если будешь так болтать, испортишь мне всю работу.

Я снимаю ботинок и швыряю в кошёлку, но промахиваюсь, и он падает на пол за её спиной.

— Знаешь, мы ведь все отправляемся в Нам. Ты можешь оказаться для нас последней американской мандой. Так почему тебе не отдаться нам бесплатно? Это непатриотично заставлять нас, борцов за свободу, платить за дырку…

Девчонка делает шаг назад и смеривает меня взглядом.

— Вот что, прелесть моя, — продолжаю я, — ты такая стрёмная, что я не стал бы тебя дрюкать даже шишкой Сейлора!

— Ваш дружок совсем свихнулся, — шипит она Сейлору. — Я ухожу!

Сейлор пытается её успокоить.

— Подожди минутку, милая… не обращай на него внимания. Он всегда так сходит с ума, когда напьётся. У него это ничего не значит… он хороший парень, правда. Он тебе понравится.