Стюрмир конунг опомнился первым. Ему было неприятно, что разговор в святилище кончился пролитием крови, но он был готов к этому, если другой возможности усмирить мятежного хёвдинга не найдется, и заранее велел Гримкелю ярлу не растеряться и поддержать его.

– Фрейвид Огниво был очень смел и умен, – сказал Стюрмир, как будто говорил на поминальном пиру. – Он только забыл пословицу, что ложь сама дает лжецу по шее.

– А нам не стоит забывать о мести! – поспешно сказал Гримкель ярл и посмотрел на Ингвильду. – У него осталась дочь. Что-то мне не думается, что она нас простит. Она заставит мстить своих детей.

– Я же обещал ее в жены Аслаку Облако, если вы докажете мне вашу верность, – сказал Стюрмир, тоже поглядев на Ингвильду. Ее бледное от ужаса лицо не наводило на мысли о мести. – Она выйдет за него, и ее дети не будут мстить своей же родне.

– Я не хотел бы брать ее в род! – Гримкель беспокойно потряс головой. – Я готов доказывать тебе мою верность, конунг, как ты захочешь. Но эта женщина нам не нужна! Я знаю этих, из Кремнистого Склона. Все они – ведьмы! Это сейчас она такая тихая! А потом опомнится и как-нибудь ночью зарежет Аслака и подожжет всю нашу усадьбу! Хорошо еще, если перед этим не накормит его сердцами их собственных детей[13]!

Стюрмир конунг с презрением покосился на Гримкеля. Напасть сзади на Фрейвида он не побоялся, но струсил перед угрозой женской мести. Впрочем, Гримкель никогда не был храбр. Все эти Лейринги таковы – горазды только кричать, как вороны перед битвой. А как дойдет до честного звона мечей – ищите их на дереве. Потому-то Вильмунд и не был отдан на воспитание в их род – Стюрмир надеялся, что Фрейвид Огниво сумеет передать воспитаннику часть своей твердости. Но увы – властолюбивый хёвдинг предпочел воспитать послушного исполнителя своих замыслов.

– Я вижу, тебе не знать покоя, пока она жива, – обронил Стюрмир.

Гримкель опять потряс головой. Фрейвид так подчеркнуто выставлял законную дочь своим единственным ребенком, что о существовании еще троих его детей не вспомнил даже Гримкель, неоднократно видевший и Хёрдис, и Асольва, и Хара. В его глазах Ингвильда была последней, но очень опасной проблемой, оставшейся от Фрейвида Огниво.

– Не пачкайте ваше оружие еще раз, – сказал вдруг Сиггейр. С самого начала он впервые напомнил о себе, и конунг с ярлом повернулись к нему. – Не берите на себя еще одного убийства. Перед людьми ты можешь объяснять это как хочешь, конунг, но Однорукого Аса ты не обманешь – это было убийство. И убийство в доме бога. Конечно, Тюрсхейм – не роща Бальдра, где вражда запрещена, но Однорукому это не понравится. Ты послал Фрейвида в палаты Одина, но можешь искупить свою вину перед Тюром, если отдашь девушку ему.

– Ты хочешь, чтобы я принес его дочь в жертву Тюру? – переспросил Стюрмир.

Сиггейр кивнул, и конунг задумался. На его памяти не случалось человеческих жертвоприношений, к тому же дочь Фрейвида была молода, хороша собой и унаследовала огромное состояние. Он мог бы отдать ее кому-то из верных людей или даже взять побочной женой, вместе со всем имуществом убитого хёвдинга. Но Стюрмир встретил ее взгляд и переменил решение. Из древности дошло немало страшных саг о том, как женщина мстила убийцам родичей, даже если сама была связана с убийцами замужеством и детьми. А эта молчаливая красотка как раз из тех, кто способен повторить все подвиги Сигне и Гудрун! Нет уж, ночной покой тоже чего-то стоит. А ее богатства и так не уйдут.

Оддбранд тоже не терял времени.

– Сейчас не время плакать и взывать к богам! – жестко сказал он, склонившись к уху Ингвильды и крепко сжимая свободной рукой ее плечо. Он видел, что девушка еще не опомнилась от потрясения, и хотел направить ее волю в нужное русло. – Твой отец убит, и у тебя нет иных защитников, кроме меня, а меня не хватит надолго. У тебя остался один только Хродмар сын Кари. Ты должна увидеть его. Прямо сейчас! Ты сможешь это сделать!

С трудом понимая, чего он от нее хочет, Ингвильда повернулась и слабо покачала головой. Сейчас она не могла ничего!

– Ты сможешь! – требовательно и злобно прошипел Оддбранд, и змеиный взгляд его обычно спокойных глаз пронзил Ингвильду насквозь. – Сможешь! Куда ты денешься – ведь у тебя больше нет никого в целом мире! Тебе никто больше не поможет! Или он – или смерть! Зови его, ну! Вспомни о нем, думай о нем! Быстрее, ярче! Вспомни все самое-самое! Так нужно!

Взгляд его жег Ингвильду, как близко поднесенный к глазам стальной клинок, угрожающий гибелью. Чтобы не видеть этого, она закрыла глаза, и мысли ее сами собой свернули туда, куда толкал ее Оддбранд, – к Хродмару.

Ей вспомнилось предыдущее видение, когда Хродмар явился ей среди дружины фьяллей и раудов в Трехрогом фьорде. Она вспомнила серые холодные волны и инеистый камень с черным отпечатком ладони. Но это все было очень далеко и не могло помочь ей спрятаться от той страшной беды, которая сейчас нависала над ее головой, как тяжелая и пронзительно-холодная тень великана. Тогда Ингвильда попыталась вспомнить живого Хродмара – такого, каким она его знала. Ах, как давно это было – больше полугода назад! Тогда только миновала Середина Лета, а теперь уже давно осталась позади Середина Зимы, и влажный ветерок с запахом оттаявшей земли несет весть о скором начале весны и Празднике Дис…

Хродмар, такой, с каким она прощалась на берегу возле стоячего камня; его глаза, глядящие на нее с любовью и тоской, с предчувствием долгой разлуки. Ведь она знала, знала еще тогда, что они встретятся нескоро. «Я не ясновидящий и не знаю, когда мы теперь увидимся, – сказал он тогда. – Но я знаю: даже если это будет через год, через два года, я буду любить тебя так же сильно, как сейчас».

В сердце Ингвильды вспыхнуло чувство, пережитое тогда, в мгновения их прощания, – чувство, что Хродмар ей ближе всех на свете, дороже отца и брата, что расстаться с ним так же невозможно, как потерять часть себя самой. И сильный поток невидимого ветра заструился где-то рядом, словно хотел пробиться к ней и еще не мог. Такой ветер она ощущала, когда видела корабль Стюрмира, только тогда он был холодным.

А какая-то часть ее души оставалась на площадке Тюрсхейма перед Волчьим Камнем, где на холодной земле стыла кровь ее отца. И эта часть истошно кричала, что нужно торопиться, что у нее слишком мало времени. Но для того, что Ингвильда пыталась сделать, требовались покой и сосредоточенность.

Она снова вспоминала, как сидела рядом с Хродмаром возле землянки фьяллей на той отмели, где он впервые увидел свет после долгой болезни. Как радовалась тогда, что он выжил… Как удивилась поначалу, увидев жизнь и чувство в его глазах, заново открывшихся на той страшной личине, в которую превратилось его лицо… Могла ли она подумать, пока он болел, что это жуткое существо, покрытое гнойными язвами, не помнящее себя и родных от горячечных страданий, станет ее судьбой, ее любовью, ее жизнью.

Словно ныряя к самому дну моря, Ингвильда вспомнила, как она увидела Хродмара в первый раз. Тогда «Тюлень» только подошел к отмели, Модольв и Геллир, в ту пору еще зрячий и почти здоровый, подняли ее на корабль, а на кормовом настиле лежал молодой фьялль с длинными светлыми волосами и покрасневшим, мокрым от пота лицом, с закрытыми глазами…