– Ладно. Договариваемся на ста двадцати. Вот DVD-плеер. Он твой.

– Но у меня нет ста двадцати.

– Ну и классно. Ты можешь взять его сейчас, только вместо ста двадцати ты отдашь нам сто сорок, когда получишь зарплату.

– Хорошо.

Таким образом мы отдали наркоману 50 рэндов, и это принесло нам 140 рэндов от работяги. Но Бонгани видел способ изменить это и сделать еще выгоднее. Скажем, тот парень, который купил DVD-плеер, работал в обувном магазине.

– Сколько ты платишь за пару «Найков» со своей скидкой сотрудника? – спрашивал Бонгани.

– Я могу купить пару «Найков» за сто пятьдесят.

– Отлично, тогда ты не отдавай нам сто сорок, а мы дадим тебе десятку, и ты купишь нам пару «Найков» со своей скидкой.

Так что парень уходил с DVD-плеером и 10 рэндами в кармане. Он считал, что совершил хорошую сделку. Он приносил нам «Найки», а потом мы подходили к одному из более сырных парней в Ист-Бэнке и говорили: «Йоу, парень, мы знаем, что ты хочешь новые «Джорданы». В магазине они стоят три сотни. Мы продадим их тебе за двести». Мы продавали ему обувь и таким образом превращали 60 рэндов в 200.

Это – «район». Кто-то всегда продает, кто-то всегда покупает, и ловкач ухитряется быть в самой гуще всего. И все это было незаконным. Никто не знал, откуда что достали. У того парня, который продал нам «Найки», у него действительно была «скидка сотрудника»? Неизвестно. И никто не спрашивал. Это было просто: «Эй, посмотри, что я нашел» и «Круто, сколько ты хочешь?» Это – международный код.

Сначала я не знал, что не надо спрашивать. Помню, как один раз мы покупали автомобильную магнитолу или что-то вроде этого.

– Но кому это принадлежало? – спросил я.

– А, не беспокойся об этом, – сказал мне один из парней. – У белых есть страховка.

– Страховка?

– Да, когда белый что-нибудь теряет, у него есть страховой полис, и ему выплачивают наличные за все потерянное, так что он как бы ничего и не теряет.

– Ладно, – сказал я. – Звучит прекрасно.

Так что если мы когда-нибудь и думали об этом, то только в духе «когда белые люди что-то теряют, они получают деньги, это еще одно прекрасное преимущество быть белым».

Легко осуждать преступность, когда ты живешь в мире, достаточно богатом для того, чтобы с ней не сталкиваться. Но «район» научил меня, что у каждого свое понятие о том, что такое хорошо и что такое плохо, различные определения того, что считается преступностью и на каком уровне преступности они готовы принимать участие. Если наркоман идет по улице и несет ящик с коробками кукурузных хлопьев, бедная мать не думает «Я поддерживаю преступников и пособничаю им, покупая эти кукурузные хлопья». Нет. Она думает «Моей семье нужна еда, а у этого парня есть кукурузные хлопья» и покупает эти хлопья.

Моя собственная мать, моя очень религиозная, законопослушная мать всегда ругала меня за нарушение правил и учила правильному поведению. Я никогда не забуду тот день, когда пришел домой, а на кухне стояла огромная коробка замороженных котлет для бургеров, их было штук двести. Они были принесены из торгующего на вынос кафе под названием «Black Steer». Бургер в «Black Steer» стоил не меньше 20 рэндов.

– Что это за чертовщина? – спросил я.

– О, это было у одного парня на работе, и он их продавал, – ответила она. – Я получила великолепную скидку.

– Но где он их достал?

– Не знаю. Он сказал, что знает кого-то, кто…

– Мам, он их украл.

– Мы этого не знаем.

– Мы это знаем. Откуда у какого-то парня ни с того ни с сего появились бы все эти бургеры?

Конечно, мы съели эти бургеры. Потом поблагодарили бога за пищу.

Когда Бонгани впервые сказал мне «Пойдем на «район», я думал, что мы собираемся продавать компакт-диски и устраивать диджейские вечеринки в «районе». Оказалось, что мы продавали компакт-диски и устраивали диджейские вечеринки с целью нажить себе капитал на мини-кредитовании и ссудных операциях в «районе». Очень скоро это стало нашим основным бизнесом.

Каждый день в «районе» был одинаков. Я рано вставал. Бонгани встречал меня у моей квартиры, и мы садились на идущий в Алекс микроавтобус с моим компьютером, таща огромный системный блок и огромный, тяжелый монитор. Мы устанавливали это в гараже Бонгани и начинали делать первую партию компакт-дисков. Потом мы гуляли.

Мы доходили до угла Девятнадцатой авеню и Рузвельт-стрит, чтобы позавтракать. Когда ты пытаешься растянуть свои деньги, с особой аккуратностью надо относиться к еде. Надо планировать, или ты проешь всю прибыль. Так что каждое утро мы завтракали жареными пончиками. Они были дешевыми, примерно по 50 центов за штуку. Мы могли купить груду и получить достаточно энергии, которая поддерживала нас до вечера.

Потом мы сидели на углу и ели. Пока ели, принимали заказы у водителей микроавтобусов, проходивших мимо. Затем возвращались в гараж Бонгани, слушали музыку, поднимали гири, делали компакт-диски. Часов в десять или одиннадцать водители начинали возвращаться с утренних маршрутов, так что мы брали компакт-диски и отправлялись на угол, где водители могли забрать свой товар.

Потом мы просто были на углу, болтали, встречались с людьми, смотрели, кто проходит мимо, думали, куда приведет нас этот день. Парню надо это. Парень продает то. Ты никогда не знаешь, что и как будет.

Большой всплеск бизнеса всегда был во время обеда. Мы бродили по всей Александре, заходя в разные магазины и останавливаясь на углах, заключая сделки со всеми. Водители микроавтобусов возили нас бесплатно, потому что мы прыгали в их машины под предлогом поговорить о том, какая музыка им нужна, а втайне ехали с парнем бесплатно. «Эй, мы хотим собрать заказы. Мы с тобой поговорим, пока ты едешь. Что тебе нужно? Какую музыку ты ищешь? Тебе нужен новый Максвелл? Ладно, мы достанем нового Максвелла. Ладно, поговорим с тобой позже. Здесь мы сойдем». Потом мы совершали другую поездку, отправляясь туда, где хотели оказаться.

После обеда бизнес затихал, и именно тогда мы обедали, обычно самым дешевым из того, что могли себе позволить, например, «смайликом» с каким-нибудь гарниром из кукурузы. «Смайликом» мы называли козью голову. Ее варили и посыпали перцем чили. Мы называли эти головы «смайликами», потому что, когда ты съедаешь все мясо, кажется, что коза улыбается тебе с тарелки. Щеки и язык были довольно вкусными, а глаза отвратительными. Они лопались у тебя во рту. Ты клал глазное яблоко в рот и раскусывал его, и словно бы лопался мешок с гноем. Он не хрустел. Он не жевался. Он не обладал никаким аппетитным запахом.