– Ну, смотря в каких. Потерпи до завтра. И ствол забери. Я этой девочке должен.

На следующий день сияющий Семен ломился к Беззубам:

– Ирина Михайловна, танцуй, шо ты там умеешь неприличное! Ваня – ты мне должен ящик водки ну и вообще должен!

Сема опустил на стол желтоватый листок в красных печатях.

– Что это? – спросила Фира и потянулась к бумажке.

– Это ваш козырный туз! Санаторий «Черноморка»!

Ваня наморщил лоб: – Черноморка? Это ж за городом?

– Точно у самого моря, прям за Люстдорфом, за немецкой слободой.

– Даже не слышала, что там такой санаторий есть… Там вроде детский.

– Детский – то конюшня на четыреста коек. А за этот всем знать и не надо.

Сема просто пританцовывал от возбуждения:

– Я таки герой героический! Ваня, ну женщины народ недалекий – не понимают с первого раза, ты хоть прочти!

На путевке значилось: «Санаторий «Черноморка» общества бывших политкаторжан и ссыльно-переселенцев».

– Ну? – Сема подмигивал и облизывался: – Соображаешь?

Ваня смотрел в листок: – Нет!

– Политкаторжане откуда? Правильно, с каторги! Болеют политические в основном чем? Ну кроме сифона? Точно – туберкулезом! А кто у нас нынче бывшие политкаторжане? Ну, Беззубы, не огорчайте меня!

– Начальство, что ли? – предположила Фира

– Умница! Наши таки умнее этих русских, не в обиду тебе, Ванечка. Все начальники ревкомов, вся чекистская элита, вся номенклатура – высший эшелон – страдальцы и сидельцы за дело революции. И там теперь помимо солнца с морем и процедур еще и питание по высшей категории – как для ценных кадров революции. Шоколад, масло какао, коньяк, свежие яйца, самые жирные сливки, козье молоко – все там!

– Откуда масло с молоком? Голод кругом!

– Так у немцев. Им разрешили вместо продразверстки поставлять продукты в санаторий. Артельщики местные (он гордо показал на себя) твердой валютой платят – золотыми червонцами. И всем хватает – и немцам, и отдыхающим каторжанам, и нам, на хлеб с маслом. Представьте, немцы соревнования устроили – чья сметана жирнее, а мясо сочнее. Там с такими харчами любого воскресить можно.

– Я твой должник, – Ваня пожмет руку Семе. Тот внезапно станет серьезным:

– Не должен. В расчете – закрыли погромы и расстрелы. Мы – по нулям. Снова ровненько. Можно обоим спать спокойно, – ухмыльнется, – а насчет дружеских обязов, так я попрошу – не заржавеет.

В дверях Сема столкнулся с Гедалей.

Кецале заглянул за кружевную занавеску – двери во дворе летом не запирались.

– Ваня, выходи!

В своей лапище Гедаля держал полмешка муки:

– Ты прости, что половина, эти суки денег не хотели, только продукты. И вот! Добыл! – Он вытащил промасленный пахнущий мышами пергаментный сверток – в нем лежала пара раскрошенных кусков отдающего горечью масла какао.

– Пол-Молдаванки обрысачил! И к чаю Анечке, – из другого кармана Кецале бережно извлек Ривкин вышитый платочек узелком – в нем была горстка изюма.

А вечером к Беззубам нагрянула Гордеева с кошелкой. Как обычно, без стука и ненужных приветствий.

– Это как называется? – негодовала она. – Это почему я последняя узнаю? Что, мы лечиться к медработникам больше не ходим?!

Ваня покраснел, как школьник:

– Елена Фердинандовна, ну право, нельзя постоянно вас беспокоить. Мне неловко уже было.

– Значит, срамные места свои мне показывать не совестно, а про то, что у дитя ТБЦ, так им неловко! Ненавижу!

Фердинандовна грохнула об стол настоящей общипанной курицей.

– Вот! Бульон еврейский вари! Надеюсь, ты не забыла, как это делать?

Фира уставилась на курицу:

– А как… а где ты… вы ее добыла?

– Из срамного места, разумеется. Нынче полюбовницы наркомов все больше натурой платят, а не деньгами. И вот – с коньяком и молоком накрути ей гоголь-моголь!

Елена торжественно выудила из кошелки три куриных яйца.

Фира с Ваней уже не стеснялись слез, а соседи все шли и шли с драгоценными нищенскими подарками, оторванными от собственных детей. Но когда конченый пропойца-камнетес Макар из-под лестницы принес шкалик водки со словами: – Может, там для растираний сгодится. Нет больше ничего съестного, – Фира разрыдалась и бросилась ему на шею.

Закормленную Анечку Кецале аккуратно, как хрусталь, отвезет в Черноморку.

– Мамаша, шо вы ездите, как нанятая? – ворчал санаторный врач. – Тут закрытый режим. Не отвлекайте отдыхающую. У нее все по минутам расписано.

Такая кардинальная смена обстановки и питания плюс местные инквизиторские процедуры вроде сеансов бронхоскопии с откачиванием мокроты совершили чудо. Анька порозовела и ожила.

После санатория началось домашнее восстановление. Фира взяла под жесткий контроль ее режим – отбирая краски и выгоняя революционерку на море в компании Котьки.

Бабы рожали при царе, в революцию, во время войны и холеры, и советская власть их тоже не остановила. Елена Фердинандовна никогда не оставалась без работы. И красные в городе ее аж никак не смущали. К родам добавились ножевые и огнестрел, а вместе с ними абсолютная неприкосновенность и почтение. Ее саквояж помнил многое – интервенцию, уличные бои в восемнадцатом, погромы и эпидемии. Он был много раз украден, но всегда быстро возвращался к хозяйке. Обычно его приносил какой-нибудь мелкий босяк и, опустив глаза долу, гундел что-то похожее на «…очень извиняюсь, вам просили передать, шоб не держали зла, то пришлые, они ж не знали, чей он…»

В третий раз после кражи Елена Фердинандовна влетела во двор, выволокла за грудки Сему прямо со сходки с уважаемыми людьми и, прижав к стенке, заревела медведем:

– Опять??? Опять??? Вы же обещали, шо в прошлый раз это был последний раз!!! Сема, я вас кастрирую тут же и сейчас, если к вечеру мой саквояж не будет стоять там, где всегда!!!

Крепко ухватив через штаны мужское достоинство Семы, Фердинандовна пропела басом прямо в ухо страдальцу:

– Сема, ты меня понял – кастрация вечером!!

Она сжала ладонь:

– Сегодня!!!

Затем медленно повернула по часовой стрелке:

– И поверь, я обойдусь даже без моего украденного инструмента, а вот ты – вряд ли без него справишься!

Сема в ответ только утвердительно слабо пискнул, боясь шелохнуться…

Фердинандовна разжала ладонь и повернулась к подельникам Семы, предусмотрительно стоящим на расстоянии вытянутой руки:

– Ну? Почему никто до сих пор не предложил даме водки?