— Ах, это, — дама улыбнулась еще более мило. — Значит, мы верно предполагали?

— Верно, верно! — Шано начинала злиться. — Но откуда вы об этом узнали?

Она оглядела довольные лица дам, явно наслаждающихся произведенным эффектом, решительно отодвинула чашку с чаем и пирожное и потребовала:

— Рассказывайте!

— Но, милочка, — попытался возразить кто-то, — скоро ужин, а вы так ничего и не покушали!

— Рассказывайте! — повторила Шано. — Я не прикоснусь к вашим пирожкам и чаю! И никакого ужина! — пригрозила она. — Или вы мне все сейчас же расскажете, или я умру у вас здесь голодной смертью, и это камнем ляжет на вашу совесть!

8

До середины тридцатых годов пансионат в Мюре-на-Отейне был точно таким же, как и десятки других во всей Северингии, то есть обыкновенным местом доживания трех-четырех десятков одиноких престарелых дам среднего и ниже достатка. И быть бы ему таковым, если бы не романтическая история, приключившаяся с тогдашним ординатором пансионата, двадцативосьмилетним Шарлем Гоаннэ. История эта самым неожиданным образом сказалась на судьбе всех последующих поколений пансионерок.

Доктор Гоаннэ влюбился в молоденькую сестру милосердия Катрин Верже, уроженку Мюра и местную красавицу. Влюбился с самыми серьезными намерениями, и мадемуазель Катрин отвечала ему взаимностью. Однако преградой их счастью неожиданно стала мадам Верже. Не то чтобы ей не нравился избранник дочери, но будущая теща предъявляла кандидату очень уж завышенные требования по части морали. Гоаннэ во время своих посещений дома Верже старался этим требованиям соответствовать, и дело кое-как все же дошло до помолвки.

Местные кумушки, прознав об этом, вознамерились помолвки не допустить — ведь молодые после свадьбы собирались переехать в столицу.

Бог весть откуда престарелые патриотки насобирали о Шарле Гоаннэ массу самых что ни на есть неблаговидных слухов: даже сотая их часть не соответствовала действительности, а то, что соответствовало, было многократно преувеличено и возведено в энную степень, добавили кое-что от себя — и все это преподнесли мадам Верже. Та ужаснулась и отказала Гоаннэ в самой категорической форме. Бедняга пытался объясниться, но тем только утвердил мадам Верже в худших ее подозрениях.

Однако доктор был не из тех, кто сдается просто так. Еще во времена своего студенчества — а обучался он в Вене, где, кстати, вел действительно не самый праведный образ жизни, — он увлекся идеями Фрейда и с тех пор следил за любыми новинками в области психоанализа и практической психологии.

Теперь ему представился замечательный случай поверить теорию практикой.

Гоаннэ составил психологический портрет мадам Верже, расписал и просчитал все ее скрытые подсознательные влечения и комплексы; затем проанализировал, как мог, претензии к нему кумушек-патриоток, сделал соответствующие выводы и начал действовать.

В течение полугода, пользуясь теорией Фрейда, дополненной выкладками Юнга, Гоаннэ и его невеста достигли полной победы и обрели свое счастье. А заодно помогли обрести душевное равновесие и мадам Верже: от «комплекса Электры» ее избавило увлечение филателией, успешно и тонко спровоцированное влюбленной парой. Нашлась управа и на кумушек: Гоаннэ удалось направить их энергию на собирание всяческих сведений о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, для чего Гоаннэ с помощью своего приятеля, редактора бульварной газеты, сфабриковал статью, в коей утверждалось, что славный Эскалибур был утерян королем Артуром не где-нибудь, а именно в озере Трех Дев, находящемся неподалеку от Мюра-на-Отейне.

Так что, когда, воспользовавшись, как предлогом, именинами мадам Верже, Шарль Гоаннэ появился в ее доме и преподнес имениннице великолепный кляссер с несколькими редкими марками, а после в застольной беседе блеснул эрудицией, обвинив Марка Твена в неправильной интерпретации и вульгаризации образа Мерлина, сердца его былых врагинь были покорены окончательно и бесповоротно. Тут же, при общем согласии и ликовании, ему было предложено возобновить помолвку, а еще через некоторое время влюбленные наконец-то воссоединились.

Окрыленный успехом, доктор Гоаннэ попробовал внедрить свой метод в пансионате, где его питомицы не столько занимались приличествующими их возрасту делами, как то: уходом за садом или плетением кружев, сколько постоянно интриговали друг против друга, сплетничали и наушничали. Здесь доктор Гоаннэ применил несколько иной способ, попытался развернуть энергию сплетен из их маленького мирка в мир внешний.

Для начала Гоаннэ организовал в пансионат приток информации извне. Он кипами возил из Корисы газеты и оставлял их на видных местах: на веранде, в саду, в столовой; читать газеты — непременно в рабочее время и на рабочих местах! — вменялось в обязанность и всему персоналу. В столовой установили радиоприемник, который выдавал новости, независимо от того, хотели этого пансионерки или нет; второй приемник стоял у него в кабинете. Во время осмотров и собеседований сам доктор потчевал пациенток свежими новостями и сплетнями, время от времени вставляя что-то вроде: «Разве вы об этом не знаете? А мне сказала мадам…» — и далее называлось имя, наиболее неприятное для данной пансионерки, вызывая у нее желание обойти конкурентку.

Результаты сказались почти незамедлительно. Менее чем за месяц внутренние распри практически утихли. Теперь пожилые дамы пытались перещеголять друг друга в ином: кто больше знает о популярных или известных личностях. На избранных кумиров собирались целые досье, шел активный обмен информацией.

Но что больше всего радовало и даже несколько удивляло доктора Гоаннэ, так это тот факт, что в результате его эксперимента улучшились и медицинские показатели! За какие-то год-два продолжительность жизни его подопечных превысила средний уровень по стране.

Окрыленный успехом, Гоаннэ опубликовал статью о своем методе в знаменитом «Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик» под скромным названием «О некоторых положительных результатах применения метода коллективной и индивидуальной реморализации и реабилитации особ женского пола преклонных лет». Он готовился к всеобщему практическому применению своего метода, но грянула война, смешавшая его планы.

К тому времени с начала Игры, как называли свое увлечение пансионерки, прошло уже больше четырех лет, в течение которых досье и картотеки становились все более всеобъемлющими и незаметно начали превосходить по плотности и качеству информации не только полицейские архивы, но и сведения, собранные знаменитой Фратерите! Они охватывали всю Северингию — если не территориально, то социально, во всяком случае. Не было за эти четыре года ни одного мало-мальски заметного события в стране, ни одной сколько-нибудь известной личности, оставшихся незамеченными пожилыми дамами из мало кому известного городка. И даже когда болезнь или, увы, смерть выбивала из Игры одну из них, ее участок не оставался без присмотра и переходил по наследству к следующей.

Игра должна была продолжаться!

Даже война не отменила Игру. Дамы из Мюра-на-Отейне были истинными патриотками Северингии и поэтому, несмотря на протесты доктора Гоаннэ (тоже, конечно, патриота, но более осторожного), те из них, кому позволяло здоровье, разъезжали по стране, наблюдали, подмечали, присматривались — а потом передавали сведения о численности немецких гарнизонов, местонахождении воинских складов, передвижении эшелонов и так далее Сопротивлению.