задвинул тяжелый засов, затем вернулся и присел рядом с постелью. Барон как раз отвернулся, собираясь подвинуть стул поближе к нам, и мне без помех удалось достать мизерикорд и спрятать его в широком рукаве сутаны.

Собой в этот момент я не руководил, разумом и телом полностью завладел бастард д’Арманьяк. Почему так произошло? Не знаю… хотя догадываюсь. Да и плевать. Плевать на все. Я сейчас хочу только одного. Вырвать жизнь из этого ублюдка.

Встал и, сделав быстрый шаг к барону, всадил ему клинок туда, куда и намеревался во дворе. Чуть повыше горжета, под самый подбородок.

Легкий хруст…

Выпяченные в недоумении глаза де Монфокона…

Горячая струя крови, ударившая мне в руку…

Удар оказался верным, мизерикорд пробил сонную артерию и трахею. Барон пытался закричать, но синеющие губы извергли только легкое сипение. У него подогнулись ноги, и я, подхватив тело, мягко опустил его на ковер.

Присел возле него и откинул капюшон:

— Знай, собака, тебя убил Божьей милостью конт Жан Шестой д’Арманьяк, отомстив за всю свою семью…

Барон стекленеющими глазами уставился на меня, попытался протянуть руку, что-то прохрипел, но в тот же момент его тело дернулось в страшной конвульсии, и через несколько секунд де Монфокон испустил дух.

— Тварь… — Я плюнул на тело.

— Ты отомстил за меня и за своего сына, Жан… — раздался позади меня зловещий шепот.

Обернулся и увидел, как Жанна де Фуа приподнялась на постели…

— Жанна! — бросился я к ней.

Смысл сказанного молнией пронзил мое сознание.

— Ты пришел за нами, Жан, я верила… — Девушка обмякла в моих руках. — Они убили нашего мальчика. Заставили меня выпить зелье, и случился выкидыш. Это он, он заставил меня выпить… — Жанна указала тонким пальчиком на тело Монфокона.

— Он уже в аду… — постарался я ее успокоить.

— Мальчик… был мальчик, совсем уже большой… Я должна была родить тебе сына… Я ухожу к нему, Жан… — Лицо Жанны исказилось в предсмертных судорогах. — Я ни о чем не жалею, любимый… Прости…

Девушка сильно дернулась и обмякла.

— Отпускаю тебе все грехи, сестра моя, покойся с миром… — Я перекрестил ее тело и закрыл покрывалом лицо.

Потом прочитал молитву, которую откуда-то знал. Чувствовал себя полностью опустошенным, по лицу лились слезы, но мысли были четкими и ясными.

Как же так?

Почему меня заполняет щемящая тоска, а из глаз сами по себе катятся слезы?..

Я же не имею к этой несчастной женщине и ее ребенку никакого отношения…

И зачем я обрек себя на смерть? Из замка живым мне уже не выбраться…

— Да потому, что я и бастард — теперь одно целое и его горе автоматически становится моим… — прошептал я сам себе и решительно встал.

От кого-то я слышал отличное выражение. Умирая — убивай…

Оттащил тело барона в угол, затем на деревянных ногах подошел к двери и отодвинул засов.

— Мне нужен аптекарь. Заходите, мэтр, она умирает, и я могу не успеть, — сказал я толстяку и втащил его в комнату, захлопнув дверь перед носом дю Леона.

Очень хотелось вырвать у него признание о том, кто приказал отравить Жанну, но вместо этого молча вонзил ему клинок под лопатку.

Аптекарь приглушенно вскрикнул и ничком повалился на пол.

Все… Пока все…

Рывком распахнул дверь.

— Заходите, виконт, я сделал свое дело…

Дю Леон шагнул в комнату и, увидев валяющиеся на полу тела, выхватил рапиру.

— Именем его величества Луи Одиннадцатого, ты арестован, монах… — Виконт вдруг запнулся и тряхнул головой. — Это ты, бастард?

— Да, это я. И я счел своим долгом отправить в ад этих мерзавцев. Я в своем праве, виконт, не так ли? А теперь делай, что должен, — сказал и скрестил руки на груди.

Убить виконта вполне реально, но из башни я не выйду в любом случае. В ней десятка два латников в полном вооружении и еще человек пятьдесят, если не больше, — во дворе и на стенах, и что-то мне подсказывает, что сейчас я поступаю правильно.

— Ты действительно в своем праве, бастард. Этим ублюдкам давно приготовили место в аду… — Дю Леон задумался, на его лице отразились какие-то внутренние сомнения, и наконец, тяжело вздохнув, с видом человека, принимающего тяжелое, но верное решение, он произнес: — Уходи. Я не поступлюсь своей честью кабальеро, отпустив тебя… Я лишь немного нарушу клятву верности своему сеньору. Он вассал Паука. Но Паук — не мой сеньор. Сам знаешь, бастард: вассал моего вассала — не мой вассал. Так что в данном случае я могу поступить по совести, потому что сеньор моего сеньора — не мой сеньор. Но знай, бастард, через половину часа после твоего отъезда я подниму тревогу и вышлю погоню. Большего времени я тебе дать не могу. Идем, я проведу тебя, только сначала оботри от крови свои руки…

Не веря в случившееся, я покорно пошел за виконтом. Воистину чудеса чудесатые. Ни на что большее, чем кандалы и свидание с палачом, я не рассчитывал.

Спустились вниз. На молчаливый вопрошающий взгляд того самого усатого сержанта, стоявшего на посту возле выхода из донжона, дю Леон со смешком сказал:

— Монах свое дело сделал. Там сейчас аптекарь и де Монфокон. Аптекарь оживляет контессу, а барон опять вгоняет ее в гроб…

— Ха… — хохотнул сержант, обдав нас густым чесночным перегаром, зачем-то подмигнул мне, и мы беспрепятственно прошли во двор.

— Виконт, вы только что приобрели себе друга и брата. — Я внимательно посмотрел в глаза дю Леону.

Честный взгляд… Вот даже не знаю, как пояснить, по каким признакам я его охарактеризовал как честный, но это так. Резкие волевые черты лица… Чем-то дю Леон напоминал мне Шарля Ожье де Батца, де