Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И завоевание Америки ради золота!
Все равно, что полагать, будто игрок играет ради денег, а не из-за страсти.
Деньги — орудие, а не цель.
Он сел на скамью и внезапно увидел, что к нему идет девушка в желтом свитере.
Неужели она шла за ним?
В тоне его звучала досада — он терпеть не мог, когда за ним идут следом, и вдобавок боялся этого.
Да, она шла за ним, она видела, как он зашел в кафе, и подождала в парке, пока он выйдет.
Зачем?
Она показалась ему еще более близорукой, чем на том собрании, а также более робкой, — это уже была не та девушка, что блистала умом несколько часов назад.
И что, ее фамилия действительно Джентиле?
Да.
И она не из сефардов, или в этом роде?
Что значит — в этом роде? Ее дед был неаполитанец.
«Napoli е poi moriré»[155]— сказал С., смеясь этому клише.
Вблизи она казалась более худенькой, цвет лица желтоватый, нос с горбинкой.
— У тебя лицо сарацинки.
Она не ответила.
— И ты очень близорука. Верно?
Да, а как он узнал?
Если бы не мог узнать, пришлось бы ему менять профессию. Ее взгляд, походка, наклон головы вперед.
Да, когда она была девочкой, она на все натыкалась.
А почему она не носит очки?
— Очки?
Казалось, она не расслышала.
Да, очки.
Она долго не отвечала. Потом тихо сказала: потому что она и так, без очков, слишком некрасива.
Некрасива? Кто это ей сказал?
Сама себе сказала. Зеркало сказало.
— Этот парк раньше был красивей. Его испортили, — сказал С., — да еще этот монумент, который втиснули там позади. Ты его видела?
Да, она его видела. Что-то вроде нацеленной на Марс ракеты на шасси грузовика.
— У тебя хорошее чувство юмора. И ты здорово высказалась сегодня о структурализме.
Она не ответила.
Разве не так?
Да, это на людях.
Что это значит?
Когда она наедине с кем-то, она робеет.
— Черт побери, у тебя не так, как у других людей.
Да, не так.
Почему она шла за ним?
А это уже не в первый раз.
С. встревожился. И с какой целью, спросил он.
— Не сердитесь. Мне показалось, что сегодняшнее собрание вызвало у вас раздражение. Мы этого не хотели. Во всяком случае, я не хотела.
— Значит, другие-то хотели? Так?
Она молчала.
Ладно, все ясно. Но какого дьявола он должен держать экзамен перед людьми вроде Араухо? Он ведь не просил этого парня читать свои книги или соглашаться с ним. Когда Араухо еще не родился, он уже изучал не только Маркса, но и Гегеля. И не в кафе. Он изучал их, рискуя жизнью, многие годы.
Да, она знает.
Ну вот, так пусть они оставят его в покое. Жизнь, черт возьми, и так достаточно тяжела, не хватало еще таких вот типов.
— Пошли, пройдемся немного, — сказал он с внезапной нежностью, беря ее под руку. — Надеюсь, ты не наткнешься на какую-нибудь статую.
Они остановились перед бронзовыми львами.
— Ты их видишь? — спросил он с ехидством, иногда возникавшим у него по отношению к тем, кого он уважал.
Да, более или менее четко. «Задумчивые львы» — ведь так?
Да, но тут должны были бы написать: «Сурово задумчивые». Когда ты рассеян, пишешь что-то приблизительное, нескладное. По крайней мере, у меня так. Приглядись получше, какое у них выражение.
Как я могу? — спросила она с унылой иронией. — Мне надо к ним подойти совсем близко.
Тогда поверь тому, что я говорю: выражение морд у них задумчивое и вместе с тем суровое. Забавно. Какую цель ставил себе скульптор?
Алехандра, — пробормотала она неуверенно.
Что?
Она существовала? Действительно жила когда-то?
С. ответил с некоторой строгостью. Как? И она тоже?
— Давай присядем. Раньше скамьи здесь были деревянные. Еще немного, и мы всегда будем сидеть на скамьях из пластмассы и питаться таблетками. К счастью, я всего этого уже не увижу. Ты хоть понимаешь, что я реакционер? Во всяком случае, так обо мне думаете вы, марксисты.
— Не все марксисты.
— И на том спасибо. Достаточно мне произнести слова «миф» или «метафизика», как меня тут же обвинят, что я получаю деньги в североамериканском посольстве. К вопросу о североамериканцах — знаешь ли ты одну забавную вещь? Кто-то из них, не помню из какого университета, отметил в своей диссертации, что действие моего романа начинается возле статуи Цереры. Вот она стоит.
— Ну и что?
— Она — богиня плодородия. Эдипов комплекс.
Но ведь вы сделали это умышленно?
Что?
Эпизод со статуей Цереры.
— Ты говоришь серьезно?
Ну, конечно.
— Да нет же, глупышка. В те годы здесь была уйма статуй. Помню, что сперва я выбрал статую Афины. Потом почему-то раздумал, сам не знаю, почему. Наконец, остановился на Церере.
— Вероятно, сказалось действие подсознания.
— Вероятно.
— «Туннель» ведь тоже начинается с картины «Материнство».
— Мне это тоже говорили. Люди, пишущие диссертации, все открывают. Я хочу сказать, открывают то, о чем ты и сам не знал.
— Так, значит, вы с этим согласны?
— Строго говоря, не согласен. Но я думаю, что, когда пишешь, подчиняясь подсознательным импульсам, происходит что-то подобное снам. Выходят на свет тайные твои наваждения. Моя мать была властная женщина, и нас, последних детей, Артуро и меня, она, как говорится, зажимала. Чуть ли не запирала на замок. Можно сказать, что я видел мир через окно.
— Мать-суперпротектриса.
— Пожалуйста, не надо жаргонных словечек. Да, я, быть может, бессознательно кружил возле своей матери. Кто-нибудь провел бы анализ в духе Юнга — мол, такие-то и такие-то символы. Не один человек, многие так живут. Значит, что-то в этом есть. Но иногда это не то, что думают, или, по крайней мере, что думают некоторые, — не следствие чтения. Исходя из их критерия, мы видим во сне морские пучины, потому что читали Юнга. Как будто до Юнга никто не видел морских пучин. Нет, напротив: сам Юнг существует благодаря снам такого рода.