другу ни слова.

Сквер, по которому надо было пройти, сейчас казался особенно уютным и теплым. Снег, грязный, покрытый свежей коркой наста, напоминал о приближающейся весне, закат окрашивал дома в теплые оттенки. Настроение, скакнувшее ещё на ступенях метро, теперь не спеша ползло вверх, к отметке полного счастья. Подойдя к двери подъезда, я разблокировал домофон и пропустил красноволосую вперед.

* * *

Дома, пока Иволга разувалась, поставил чай. Прошли на кухню, я наполнил чашки ароматным напитком. Мы все еще не произнесли ни слова. Сели друг на против друга, взяли чашки в руки. Я посмотрел Иволге в глаза и улыбнулся.

— Пей.

Она потащила чай к губам, но пальцы так сильно задрожали, что пришлось поставить чашку на стол. Прошла секунда, одна ломанная секунда, после которой Ива сорвалась с места и убежала в комнату. Я вздохнул, сделал глоток, чтобы промочить горло, и пошел следом.

Иволга забилась в угол, обхватила голые колени руками и зарыдала. Я протянул руку, провел по растрепавшемуся каре.

— Ив, ну чего ты…

Она подняла глаза, и, прежде чем я успел попросить прощения за вчерашнее, заговорила, сбивчиво и быстро, срываясь на приступы плача:

— Прости! Прости меня, прости! Я виновата, я все затеяла, я больше не могу! Глеб, Глебка, я не могу так, я… — девушка вдруг крепко ухватилась за мои запястья. — Не прогоняй, слышишь? Ты… Ты кричи на меня, ты ударь! — она вдруг задрожала сильной, нервной дрожью, аж зубы клацнули. — За…Запри, если хочешь! Я буду слушаться, я… Я всё буду! Только не надо гнать, я больше не могу быть одна!

И больше Ива ничего не смогла говорить, лишь рыдала и дрожала. Я поначалу просто пытался гладить её успокаивающе, но, поняв, что это не работает, взял на руки и перенес на кровать. Маленькая продолжала рыдать, тогда я просто лег рядом и прижал её к груди, спрятал от мира и самого себя. Так мы и лежали — по-моему, около часа. Солнце уже практически село, когда Иволга, наконец, успокоилась и задышала глубоко. Я медленно, очень медленно и спокойно провел рукой по волосам и мокрой футболке.

— Я поеду с тобой.

Она подняла на меня взгляд заплаканных глаз.

— Что?

— Говорю: поеду с тобой на север, пакость моя невыносимая.

— Вчера гонишь, сегодня обещаешь невозможное. Кукушка в порядке?

— В порядке, — я прибрал пару торчащих черных волосков на макушке. — Просто… У нас с тобой был длинный день. Может быть, самый длинный. Но я правда не могу отпустить тебя одну. Ты знаешь, свобода…

— Не говори! — перебила девушка. — Я для себя сегодня это понятие полностью определила. И нечего тут его ломать снова рассуждениями всякими! Едешь — значит, едем, — и она еще сильнее прижалась лицом к груди.

— Забавно. Я тоже только сегодня с ним разобрался, понятием этим. Ты меня прости, пожалуйста.

— Не извиняйся. Со мной… сложно. И будет сложно. Ты точно к этому готов? Или опять через день передумаешь?

— Не передумаю, Ив. Без тебя намного тяжелее, чем с тобой. И… Я больше не повторю ошибок. Ты — моя, я тебя никому не отдам, не допущу того, что тогда случилось в клубе.

— Не будешь меня пускать в такие места?

— Мы будем там вместе. Я сделаю все, чтобы тебе не было одиноко.

— А я не буду выпендриваться, — пообещала Ива. — Ну, то есть, буду, но не сильно и только дома. И ещё — для меня это первый раз. В смысле, такие серьезные… обязательства перед парнем.

— Отношения.

Она вздрогнула, но кивнула.

— Да. Типа того. Я не умею быть девушкой, женой или, не дай бог, матерью. Ты это понимаешь?

— А ты же понимаешь, что этому не учатся? К тому же, до этого ты отлично справлялась с ролью моей подруги-любовницы.

— Это другое же!

— Почти одно и то же. Освоишься. Мы не на экзамене, не в школе. Я не буду тебя наказывать.

— Ладно. Тогда, получается, мы теперь вдвоем?

— Да. Мы вдвоем.

— Здорово. Раздень меня.

— А?

Мне в грудь тяжело вздохнули.

— Я устала и наплакалась. Сил нет, спать хочу. Раздень меня, мой этот… Как там!

Иволга действительно засыпала — не смогла даже договорить, как вырубилась. Я осторожно раздел девушку, расправил постель и залез под одеяло, позволив себе, наконец, расслабиться. Казалось, сейчас придет куча счастливых мыслей, но, едва сомкнулись веки, наступила немая темнота.

* * *

Проснулся я в гордом одиночестве. Постель ещё хранила на себе тело и запах Иволги, но самой девушки в ней уже не было. С кухни доносился запах чего-то жареного. Ива готовит?!

На кухне я появился через пару минут — успел только натянуть штаны и умыться. Да, действительно — красноволосая стояла у плиты, помешивая деревянной лопаткой жарящуюся картошку.

— Доброе утро, — я сел за стол. — После завтрака пойду в церковь.

— Зачем? — не поняла мелкая.

— Приобщусь к вере. Ты готовишь — чем не апокалиптическое знамение?

— Придурок! — хихикнула Иволга. — Я тут, вообще-то, заботу изображаю, чтоб ты раньше времени не сбежал!

— Хитрый план, понимаю. Налью пока чаю.

Вот теперь мысли пришли, одна цветастее другой. Наполнять чашки пришлось аккуратно — руки почему-то сильно дрожали. Наконец, и еда, и напитки оказались на столе.

— Предупреждаю: я впервые за несколько лет что-то сама приготовила! — призналась Ива, напряженно глядя, как я отправляю в рот первую картофелину.

— Вкуснятина! — тепло улыбнулся я.

Ивушка довольно заулыбалась. Я взял ещё кусочек. Картошка была пересолена.

Глава 16. Невнимательная

Несколько дней мы прожили в эндорфинной изоляции: я ходил на работу, Иволга шастала по своим делам, но на самом деле для мира нас не существовало. Придя домой, я получал мягкий долгий поцелуй, и вечер сразу расцветал сверкающими искрами. Ива постепенно свыкалась с ролью моей девушки, ведь, по сути, для нас почти ничего не поменялось. Она