Какой-то лакей завизжал и уронил поднос корзиночек с вареньем.

Все повернули головы в его сторону и застыли. Корделия и Гусь пригнулись как можно ниже, не смея шевельнуться, чтобы и их случайно не заметили.

– Не страшитесь! – объявил сэр Хьюго всем вытаращившимся на него лакеям. – Ибо миссия моя благородна: я…

– Это ещё что за заяц? – прогремел чей-то голос.

На юте появился некий человек. На нём был королевско-синего цвета сюртук с золотыми пуговицами, белый парик и чёрная треуголка. Выглядел он очень внушительно.

– Я вовсе не заяц! – гаркнул сэр Хьюго.

– Я капитан королевского галеона, – заявил человек. – И я сразу могу распознать зайца.

– Я сэр Хьюго Лейся-песня, – вскричал сэр Хьюго, рисуя своим мечом в воздухе серебряную дугу. – И я не позволю, чтобы какой-то заносчивый нахал с занозистой посудиной называл меня зайцем!

Капитан спустился с юта и зашагал к сэру Хьюго, который так быстро размахивал мечом, что тот превратился в едва различимую серебряную вспышку.

– Помнишь, как сэр Хьюго сражался на сцене? – уверенно прошептал Гусь. – Он легко победил.

Капитан встал в стойку и тоже вытащил меч из ножен. Одним свирепым взмахом он пробился своим оружием сквозь серебряное мельтешение меча сэра Хьюго.

Дзынь!

– АЙ!

И сэр Хьюго уже отчаянно пригибался и уворачивался, пока капитан спокойно пронзал и резал воздух вокруг него.

– А, – сказала Корделия. – Думаю, сэр Хьюго хорош в драке на мечах, только когда он играет, а у его соперника меч деревянный.

Гусь уныло кивнул, глядя на взвизгивающего сэра Хьюго.

Каждый лакей, придворный и матрос на палубе был поглощен сражением. Даже французы на своём корабле кричали и вопили, наблюдая, как капитан ловкими взмахами меча срезает с наряда сэра Хьюго пуговицы.

– Давай! – прошипела Корделия. – Это наш шанс!

Они с Гусем выползли из-за бочки и стали красться по палубе. Уже оказавшись за дверью, скрытые от глаз толпы, они услышали громкое восхищённое присвистывание одного из французских придворных: лишённые всех пуговиц, штаны свалились с сэра Хьюго.

Стояла тишина, и всё вокруг мягко покачивалось.

– Куда нам идти? – раздался из теней голос Гуся.

«Сохраняй свободу в голове и магию на кончиках пальцев!» Корделия закрыла глаза и принюхалась.

Одежда Злобы гнусно воняла: тухлыми яйцами Жар-курицы и сгоревшими мечтами.

– Сюда, – сказала Корделия, указывая пальцем.

– Куда? – снова спросил голос Гуся. – Тут темно, ничего не видно.

В темноте она нащупала руку Гуся. Крепко держась за неё, Корделия повела его по покачивающемуся коридору, идя на отвратительный запах, разносящийся по кораблю.

Раздались какие-то вопли, и дети застыли. Корделия прижала Гуся к деревянной стене ровно за секунду до того, как мимо с рёвом пронеслась толпа людей.

– Чужой на борту!

– Пролез на корабль!

– Актёришка!

С гулко бьющимися сердцами Корделия и Гусь застыли в темноте, пока люди не умчались на палубу. Корделия облегчённо выдохнула. Потом сморщила нос.

– Уф!

Вонь стала сильнее, чем прежде. Корделия потянула Гуся за следующий угол, и внезапно запах сделался совершенно невыносимым.

– Фу! – фыркнул Гусь. – Какая гадость!

Корделия слегка толкнула дверь, и та распахнулась. Тьму залил яркий солнечный свет, и дети увидели блестящие окна и искристые волны. Над входом висел золотой герб.

Королевская каюта!

Внутри было тихо.

– Все, наверное, на палубе, – прошептала Корделия.

Они прокрались в каюту и, конечно же, на кровати с балдахином лежала…

– Одежда Злобы!

Гусь отпрянул. Одежда Злобы выглядела невероятно уродливо и волнами источала ненависть.

Плащ был сотворён из кусочков багровой шкуры Кальмара-Вампира, покрыт Угрерослями, усеян злыми колючками морских ежей и… Корделия прищурилась…

– Это что, детские зубы?

Гусь прижал ладонь ко рту.

Перчатки были сотворены из бородавчатой жабьей кожи, на костяшках виднелись шишковатые морские жёлуди. К кончику каждого пальца были пришиты…

– Когти Оркусовой Лисы! – Корделия не могла поверить своим глазам.

Из острых носков башмаков торчали ржавые гвозди. Шнурки были сплетены из смердящих кишок и…

– Ленты Гнева! – ахнул Гусь.

Вглядевшись в мохнатые коричневые часы, Корделия с приступом ужаса поняла, что сотворены они из мёртвого тарантула с поджатыми щетинистыми лапами толщиной в палец.

Гусь схватил её за руку.

Шляпа напоминала высокую чёрную трубу, перевитую железной проволокой, которая потрескивала и искрила, гудя от Грозовой Смуты. Её венчали три грязных пера и один уложенный вокруг тульи рыжий ус, кривой, как ятаган. Корделия знала – это мог быть только…

– Ус Саблетигра!

Самое отвратительное, что на полях шляпы кишела тысяча живых мокриц: шляпа так и дышала злобой.

Дети в ужасе глядели на одежду. Корабль вокруг них скрипел, будто изо всех сил сдерживая эти таящиеся в нём ужасные секреты.

– Перья Гарпии на шляпе! – воскликнула Корделия.

– И Грозовая Смута!

– Гусь, эта одежда ужасно опасна. Если надеть хоть одну вещь – может случиться что-то жуткое.

Позади них раздался тихий писк, и Корделия с Гусем резко развернулись. За их спинами, бледная, как мраморная статуя, стояла…

– Принцесса Георгина!

Она совершенно не двигалась, так что они и не заметили её, когда прокрались в каюту. На лбу принцессы поблёскивала стеклянная корона, глаза странно остекленели ей под стать.

Прежде чем Корделия успела протянуть руку и снять корону, дверная ручка повернулась.

– Гусь, прячься!

Корделия нырнула за резную деревянную ширму, а Гусь замотался в бархатный балдахин кровати. Он прикрыл ноги как раз в тот миг, когда в комнату вошёл лорд Витлуф.

Корделия прильнула глазом к дыре в ширме и увидела, как лорд неприятно улыбается принцессе.

– Я арестовал этого нелепого актёра, – сказал он. – Его заперли в трюме вместе с корабельными крысами.