Дэзи громко рассмеялась, и ее голос был таким же далеким, как искры и дым от костра. Он сидел очень прямо и с благодарностью смотрел на нее.

«Ну хорошо, — думал он, — может быть, это лето и не будет в конечном итоге таким отвратным».

Каждое утро для Оливии начиналось мистически прекрасно. Птицы пели в лесу, и солнце касалось мира золотым светом. Туман собирался над озером, скошенная трава волнами клонилась под мягким утренним бризом и медленно просыхала под восходящим солнцем. Она бегала каждый день, как делала это в городе. Только дома это происходило на беговой дорожке. В «Киоге» она пробегала пять миль без остановки по лесу, по дорожке, которая была вновь обсажена кустами ее дядей и его ландшафтной командой.

Занимаясь на тренажере, она обычно клала в задний карман шортов свой айпод, чтобы не скучать. Но здесь ей не нужно было радио для утренних пробежек. Пение просыпающихся птиц, по временам трубный голос лося и шум утреннего ветра были прекрасным развлечением.

Она выбежала из леса к столовой и едва не споткнулась, заметив Коннора Дэвиса, паркующего грузовик у сарая.

— Ты рано встаешь, — заметила она, пытаясь дышать ровно.

Она мило улыбнулась, но внутри у нее все съежилось. У него был талант заставать ее в самые худшие ее моменты — тогда на флагштоке, одетой для работы, и теперь в бюстгальтере для бега, без рубашки, в неоново-оранжевых шортах. Для довершения вида она была вся потная, у нее сбилось дыхание, с волосами, небрежно завязанными в хвост. Хотя бы раз он увидел ее в любимой рубашке от Марка Якоса и новых туфлях от Маноло на плоской подошве.

Однако он вроде как не заметил ее пота и немытых волос. Он смотрел на ее ноги, грудь и голый живот. И да, она определила момент, когда он заметил это — ее пупок с пирсингом.

— Итак, я пропускал такое каждое утро? — спросил он.

— Похоже, что так.

— Мне надо было ставить будильник на пораньше.

Она не была уверена, что он с ней флиртует. Несмотря на это, ей хотелось этого, и хотелось, чтобы это не было для него развлечением от скуки. Пытаясь казаться невозмутимой, она открыла бутылку с водой, сделала глоток, потом вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Что поделывает твой брат?

— У него все клево.

Жаргон выводил Оливию из себя, у Коннора «все клево» могло означать все, что угодно, от «У него все еще есть пульс» до «Он только что выиграл в лотерею».

Может быть, сама мужественность Коннора была причиной того, что она находила его раздражающе сексуальным. Его грузовик был превосходным тому примером. Она подозревала, что кабина с разбросанными бумагами и счета была его главным рабочим кабинетом, зато его коллекция дисков превосходно организована, так чтобы он мог достать свой любимый альбом, не отрывая глаз от дороги.

Заглянув в кузов его грузовика, она была поражена, увидев там не инструменты и оборудование, а кучу скворечников всех возможных размеров и форм. Каждый был выполнен вручную и выглядел уникальным, и у каждого было больше деталей, чем нужно обычной птице. У одного на боку было маленькое водяное колесо, у другого — полотняный навес. Некоторые были сделаны в викторианском стиле, а несколько повторяли хижины адирондак.

— Это ты сделал? — спросила она Коннора.

— Точно, — сказал он, — и это заняло все мое свободное время. — И, рассмеявшись, покачал головой. — Они из скобяной лавки в городе. — Он поднял четыре скворечника и перенес их в сарай.

— Могу я спросить, что ты намерен делать со всеми этими скворечниками? — Она схватила пару и последовала за ним.

— Ты можешь спросить. Если они здесь не нужны…

— Я просто хочу понять, что у тебя на уме.

— Ничего. — Он продолжал укладывать скворечники ровными рядами в сарае. — Может быть, Дэйр сможет использовать их в своих фантазиях.

— Ты, должно быть, любишь птиц.

Заинтригованная Оливия помогала ему, больше не задавая вопросов. Остывая после пробежки, она почувствовала прохладу утреннего ветра. В ту же секунду Коннор стащил с себя куртку и набросил ей на плечи. Это хороший знак, значит, он ее чувствует.

— Не надо! — запротестовала она. — Я вся в поту.

— Как будто это меня беспокоит, — сказал он. — Надевай в рукава.

Оливия закуталась в куртку, словно в его объятия. Это было слишком хорошо, думала она, вдыхая запах его тела, сжившийся с тканью. Он не должен пахнуть так хорошо.

— Итак, как ты себя чувствуешь, вернувшись назад в лагерь «Киога»? — спросила она, стараясь заполнить наступившее неловкое молчание.

— Это не слишком отличается от моего фургона.

— Как давно ты живешь в нем? Ты что, и зиму там проводишь? — Она немедленно пожалела о своем вопросе. Это звучало как осуждение. — Прости, — сказала она. — Я не должна совать нос не в свое дело.

— У нас суровые зимы, — ответил он и больше ничего не объяснил.

Черт. Она обидела его или рассердила. Сколько раз она говорила себе, что лучше всего держать свои вопросы при себе. Поэтому она боялась задавать вопросы о его отце. Или это было странно, что она не спрашивала о нем? Она не знала. Терри Дэвис был значимым фактором в жизни Коннора, может быть, определяющим фактором. А постыдная правда состояла в том, что Оливия была трусихой. Она боялась услышать его печальную историю о том, как умер его отец. Она не хотела слышать, что он в конце концов допился до смерти. Она боялась печали Коннора, потому что знала, что не сможет его утешить.

— Ну, — быстро сказала она, — надеюсь, вы с Джулианом провели хорошую ночь.

Он закрыл дверь в сарай.

— Я только надеюсь, что смогу удержать его от беды этим летом.

— Ты уже делал это раньше, — напомнила она ему. — В последнее лето, когда мы… — Кажется, она опять говорит не то. — Он стащил у тебя деньги, когда был маленьким мальчиком, но ты умудрился быть выше этого.

— Скорее всего, он сможет обставить меня. Но я постараюсь изо всех сил, чтобы этого не произошло.

Коннор был сама забота. Она знала, что он был таким. Он рос так, как рос, и его характер был выкован в квадрате, состоящем из пьянства его отца и пренебрежения его матери. Иногда Оливия думала, каким человеком мог бы он стать, если бы его родители заботились о нем, вместо того чтобы предоставить ему расти самому по себе. Затем она подумала о других людях, которых знала, людях, о которых заботились и которые получили все преимущества. Многие из них упустили возможности, которые были им даны, и стали детьми-иждивенцами, объектом внимания таблоидов.

— Как обстоят дела у вас с Джулианом? — спросила она.

— Мы едва знаем друг друга. Он не в восторге от того, что оказался под моим присмотром.

— Как ты относишься к нему?