– Правильно.

– Так есть что-нибудь будешь, нет?

– А что у тебя?

Она и правда проголодалась, кроме чая и трех кексов за весь день так ничего и не съела. Да и интересно было узнать, чем ее сможет угостить этот здоровенный парень, очень нежно баюкавший ее в своих сильных руках.

Сможет он ей предложить что-нибудь, кроме пива и чипсов, или нет?

Пиво с чипсами, по мнению Волиной, были самым страшным, самым отрицательным и самым неисправимым показателем мужского брутального скудоумия.

– Если мужик пьет пиво с чипсами, – неоднократно подчеркивала она, когда около Ксении начинал кто-то крутиться, – на нем можно смело ставить крест.

О том, что такому пороку время от времени предаются девяносто процентов всего мужского населения, Волина и слушать не хотела.

Нет, и почему же Ксюше все-таки ее жалко? Почему она так стремится помочь ей, спасти ее, если ее есть от кого спасать? От самой себя спасти не мешало бы, да разве она послушает кого-нибудь!

– У меня есть картошка, тушенная с курицей, – начал перечислять Игорь. – Свежая, утром потушил. Есть салат оливье. Ну, там на бутерброды: сыр, колбаса. Овощи еще есть. Что будешь? Может, мне тебя на кухню отнести, там сама выберешь, а, Ксюш?

Ну, почему же он плохой-то, господи?! Почему? – умилилась Ксюша, мысленно тут же начав спорить с Марианной Степановной. Вот готовить, опять же, умеет. И о ней ни на минуту не забывает. И это не потому, что у них сегодня все в первый раз. С Сашкой Сурковым у них тоже когда-то было в первый раз. Так не очень-то он беспокоился, голодна она или нет. Кофе варил, если сам его хотел. То же и с чаем и с мороженым бывало. Да неловко все как-то он это проделывал. То прольет, то обожжет. А Игорь вон вместо шампанского и клубники со сливками ей картошку с курицей в постель предлагает, и ничего. Все как-то естественно, уместно.

– Буду! – тряхнула она дурацкой челкой.

– Что будешь? – он довольно улыбнулся.

– Все буду! И салат буду, и картошку, и овощи, только ты меня на кухню отнеси, ладно?

– Да я тебя не только на кухню, а куда хочешь отнесу, – подхватил ее с кровати вместе с одеялом Игорь. – И…

– Только попробуй скажи, что всю жизнь на руках будешь носить, в лоб получишь! – предупредила она, перебивая его.

– А что, так не бывает? – удивился он, пристраивая Ксюшу на табуретке в кухне и оборачивая ее одеялом, как ребенка.

– Не знаю. Я же не пробовала. Но социологи хором утверждают, что не бывает.

– Дураки они, твои социологи. – Игорь принялся греметь кастрюлями в холодильнике. – Мои родители всю жизнь надышаться друг на друга не могли.

– А сейчас?

– И сейчас продолжают. А все почему?

– Почему?

– Потому что хорошие они люди и любят друг друга. Ты у меня тоже хорошая. И я хороший очень, Ксюша. Ты только присмотрись повнимательнее, идет?

– Идет… – кивнула она.

А про себя загадала тут же: вот если они найдут Волину живой и невредимой и если она даст ей свое господское благословение, то она непременно постарается связать свою жизнь с Игорем. А если будет против, то…

То Ксюша постарается ее убедить. Надо когда-то начинать пробовать, правда?

– И что нам теперь делать?!

Шевелюра Давыдова Александра Ивановича, и без того растрепанная, напоминала теперь воронье гнездо. Он с такой интенсивностью запускал в нее пальцы, что Дмитриев уже начал на него коситься.

– У тебя педикулеза нет, случайно, дружище? – пошутил он минут через сорок отчаянных Сашиных усилий распутать кудри.

– Педикулеза нет! – скривился тот. – А вот геморрой, чувствую, будет. Если уже не случился. Что с этой гребаной бомбой станем делать, Димыч?! Мы ведь об этом даже руководству доложить не сможем. С нас тут же погоны снимут.

– Конечно, – невесело отозвался Дмитриев. – Кто-то улики с места преступления ворует, а кто-то отвечать должен.

– Ты, между прочим, тоже спер, – невесело возразил Саша.

– Я спер!!! – возмущенно фыркнул Андрей. – Можно подумать, я один там был!

– Ты спровоцировал, – стоял на своем Саша. – Послал меня к крокодилице этой, а она, между прочим, невзирая на темное время суток, уже два раза мне позвонила.

– Так волнуется, – попытался заступиться за Ангелину Андрей, хотя и сам был удивлен поздним звонком.

– Жена какая! Светка твоя хоть и волнуется, а не звонит до тех пор, пока ты сам не позвонишь. А эта!.. Ладно, все это словесный понос, дружище, а что делать-то в натуре станем?

Саша сидел на полу у стены напротив телевизора, по которому с камеры Аллы Волиной им были протранслированы события той трагической ночи, когда девушка умерла.

Несколько раз, между прочим, было все ими просмотрено. Потом снова и снова. Они смотрели, всматривались, обсуждали и ругались даже.

Ругаться было с чего. Девушка, оказывается, не только очень любила позировать перед камерой, она еще очень любила записывать сцены объяснений с матерью, любовные игрища с Лозовским, встречи с партнершей, с которой они совместно обворовывали Марианну. Там наверняка и дома таких дисков было невпроворот. Но то были предыдущие дни и ночи ее жизни, которые если и заслуживали внимания, то совершенно в другом аспекте.

Другое дело – ночь перед казнью.

Ее ведь казнили – Аллу Волину. В самом деле казнили без суда и следствия. Просто потому, что она просто была. Просто потому, что была неумна и надоедлива. Мешала на тот момент, который засняла камера, могла помешать, и очень серьезно, в дальнейшем. Потому ей взяли и вкатили лошадиную дозу наркотического вещества, когда она попросила помочь ей со шприцем. Всегда, мол, боялась самой себе колоть, как бы ни хотелось быть под кайфом. Это она так со странной смущенной улыбкой убийце пояснила, дурочка.

Ей и услужили, ее и убили, перестаравшись, выполняя ее просьбу. Ей бы, дурочке, приоткрыть глаза, когда завалилась на подушки, и посмотреть внимательно, как человек тщательно оборачивает шприц салфеткой, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Ей бы забить тревогу, а что она?

Она вместо этого поблагодарила, снова натянула рукав куртки, забросила ноги в сапогах на кровать и отключилась, сама о том не подозревая, что отключается навсегда.

А доброжелатель с преступными намерениями очень быстро вытер все, до чего дотрагивались его руки. Отнес шприц в мусорное ведро, аккуратный, стало быть, очень. И ушел!

А они – Дмитриев и Давыдов, увидев теперь свидетельство совершившегося преступления, сидят и не знают, с чего начинать.

– Предъявить эту запись в качестве улики в законном порядке для ареста мы пока не сможем, – подытожил примерно через час Дмитриев. – По крайней мере завтра не сможем.