Разбудил его громкий звон колоколов. В первую секунду он не мог понять, что делает в незнакомой комнате, на чужой кровати. Потом увидел рядом растерянного Лешу. Продолжительный колокольный звонок в дверь повторился.

– Кто это может быть? Твои родители?

Парнишка глянул испуганно, натянул трусы, вылетел в коридор. На всякий случай Георгий тоже начал одеваться. Через минуту Леша вернулся, лицо его выражало недоумение и страх.

– Это к тебе…

Мелькнула мысль, что произошло непоправимое – несчастье с Максимом, с Марковым, с Марьяной. С Игорем?.. Застегивая рубашку, Георгий вышел в прихожую и увидел в дверях двух крепких парней в сером камуфляже, с дубинками на поясе. Один показал раскрытое удостоверение.

– Измайлов Георгий Максимович? Вот постановление доставить вас в Следственный комитет. Собирайтесь.

Уже в машине, куда его сопроводили румяные сержанты, Георгий припомнил телефонный разговор с неким следователем Демьяновым из областной прокуратуры. Тот просил его подъехать и «просто побеседовать» начет какого-то дела об уводе средств из госбюджета. «Просто беседовать» Георгий отказался, просил прислать повестку, затем уехал в Сочи. Теперь же он держал в руках требование о доставке его в Следственный комитет как свидетеля «в связи с неявкой на допрос».

– А что так рано? – спросил Георгий. – У моего адвоката маленький ребенок, теперь придется их будить в семь утра.

– Да мы и в пять утра, бывает, приезжаем. Обвиняемого застать или кто от свидетельских уклоняется, – охотно пояснил сержант. – Такая работа.

– Я даже не знаю, о чем речь. Я, кажется, ни от чего не уклоняюсь.

– Тогда зачем адвокату звонить? – пожал плечами второй. – Поговорите со следователем, тогда уже решите. Может, там просто формальности какие-то.

Георгий понимал, что вряд ли ради формальностей его стали бы вытаскивать из чужого дома, где он оказался почти случайно, еще вечером не предполагая там быть. Тайные соглядатаи явно хотели показать широту своих возможностей. Он все же позвонил Эрнесту. Тот обещал подъехать в течение часа; советовал Георгию пока не отвечать ни на какие вопросы.

В кафкианских коридорах Следственного комитета, где затхлый воздух физически ощущался сгустком бессильного отчаяния и служебного равнодушия сотен прежних посетителей и обитателей, Георгий вспомнил тюрьму. Ему снова пришлось взбираться по серым лестницам, чисто вымытым, но словно хранящим память о сотнях тысяч плевков и брошенных окурков; пришлось ждать в томительном бездействии у неплотно закрытых дверей, за которыми вершители его судьбы вели абсурдно житейские, необязательные разговоры.

Он не побрился, успел только умыть холодной водой лицо и теперь чувствовал, что хранит на себе уязвимые запахи ночи, вкус мальчишеской слюны и солоноватой кожи. В тюрьме он много думал о природе унижения, важной шестеренки в механизме человеческого сообщества и главного рычага российского тюремного устройства. Поначалу англизированный европеец, каким ему нравилось быть и казаться, негодовал в бессилии чувства попранного достоинства. Но вскоре пробудившаяся сила русской (или татарской?) крови заставила взглянуть на вещи сквозь другую оптику. Цивилизованный джентльмен, он же рабовладелец и колонизатор, не в состоянии был принять унижение бытом. Это опускало его с вершины социальной иерархии к основанию, лишало благородства, превращало в раба. Русский человек, думал Георгий, может принять унижение как плату за новое понимание мира. Смирение, которого ему пожелал когда-то Коваль, не только утешало, но и придавало мужества. Потому что главной победой, которую он должен был одержать, была победа не столько над врагами, сколько над собой.

Наконец его пригласили в кабинет – стандартное офисное помещение, оклеенное светлыми обоями «под покраску», перегороженное тремя столами, по которым высились холмы и оползни конторских папок. Атмосфера здесь была совершенно прозаической, как, впрочем, почти повсюду, где одни люди решают судьбу других.

Следователь Демьянов оказался щеголеватым, хорошо откормленным блондином лет тридцати. Он не без интереса оглядел Георгия, неторопливо пролистал его паспорт, начал заполнять протокол. Его коллега за соседним столом быстро стучал по клавишам компьютера; из приоткрытого окна слышался утренний гомон воробьев. Георгий ждал, устроившись на жестком неудобном стуле, вплотную придвинутом к столу Демьянова. Тот наконец снизошел до пояснений.

– Мне сказали, вы уже связались с адвокатом? Это не обязательно, вы же просто свидетель. Я теперь веду дела старшего следователя Зуева и хочу разобраться с убийством этого, – он заглянул в бумаги, – Сафонова, вора в законе.

– Все, что я знал по этому делу, я уже сообщил.

– Просто хочу вместе разобраться, – настаивал Демьянов. – Как я понял, два года назад бандой Сафонова было совершено похищение вашего знакомого Игоря Воеводина с целью выкупа. К заложнику применяли насилие и причинение вреда здоровью, предположительно средней тяжести. Для совершения выкупа вы передали деньги в сумме триста пятьдесят тысяч долларов США некоему Михаилу Ковалю, чтобы он выступил посредником в сделке. При невыясненных обстоятельствах Сафонов и два его подельника были убиты выстрелами из оружия импортного производства. Но деньги не были вам возвращены, и похищенный Воеводин оказался за рубежом, по предварительной версии – в Аргентине.

Георгий, которого неприятным образом гипнотизировала его казенная безграмотная речь, предложил:

– Давайте дождемся адвоката.

– Мы же пока просто разговариваем, – пожал плечами Демьянов. – Я вот хотел понять, зачем вы передали деньги Ковалю. Вы что, так ему доверяли?

– Нет. У меня не было выбора.

– Ну да, я читал ваши показания. Он заявил, что имеет связи с похитителями… А вам не приходило в голову, что Коваль мог сам организовать это похищение? А потом присвоить деньги и расправиться с сообщниками?

– Приходило, – ответил Георгий, который продолжал винить себя, что слишком поздно догадался об этом.

Затем он вспомнил свой сон, закончившийся, кажется, тем, что они с Игорем в постели играли в необычайной красоты стеклянные шахматы. Георгий жадно хотел коснуться его рукой или губами, но от обнаженного тела шел столь сильный жар, словно мальчик был сделан из расплавленного серебра.

Демьянов уставил на него водянистые, неприятно пустые глаза.

– Вы знаете, что Коваль недавно был убит?

– Я в это время был в тюрьме.

– Но у вас прямой мотив.

Георгий видел, что перед ним человек неумный, заурядный, мелкий взяточник и карьерист, которому не особенно интересна его работа. В других обстоятельствах он бы решил, что допрос и в самом деле вызван требованиями бюрократической отчетности, которую Демьянов наверняка вел аккуратно. Но для этого не было нужды в семь утра вытаскивать свидетеля из чужой постели.

– Вы разбираетесь в оружии, Георгий Максимович? – нарушил паузу Демьянов.