Я уселся напротив, через огонь, даже зевнул. Правда, сделал это скорее нервно, но вышло вроде неплохо. Словно, у меня и без того куча дел, а приходится коротать вечер здесь.

Тем временем черти притащили мои пакеты Большаку и тот стал их разбирать. Примерно через полминуты, когда вся ватага уже чуть ли не плясала от нетерпения, главный черт налил себе полный стакан водки, выпил и закурил привезенные сигареты.

— Ладные дары, рубежник. Кто научил?

Сказал, а сам по лицу рукой провел. Ага, помню науку Черноуха. Значит, действительно я черту угодил.

Кстати, теперь не двухрубцовый, а рубежник. Существенный прогресс. Как бы через пару бутылок не стать братаном.

— Знающие люди, — ответил я. — Дело к тебе есть.

— Странно было бы, если бы просто так пришел, — рассмеялся Большак. — Может, до дела в картишки перекинемся? Так, на интерес.

— На интерес с дураками играй, — ответил я. — Я не свататься или брататься к тебе пришел.

— Вроде молоденький, рубежник плевенький, а говоришь правильно. Как опытный, матерый. Ладно, с чем пожаловал?

— Слышал я, есть в этих землях лешачиха.

При упоминании нечисти, уже находившиеся в добром расположении черти пришли в неистовство. Кто-то зашипел, другой закричал, третий разлил водку, за что тут же получил подзатыльник. Сам Большак лишь скривился, но кивнул. Мол, так.

— Счеты у меня с ней свои. Научи, как одолеть ее и покажи, где живет.

— А мне что с того? — пожал плечами Большак. Сам же опять рукой по лицу провел.

Рисовался. Цену себе набивал. Григорий говорил, что черти издавна лешачих на дух не переваривают. И нахождение подобной нечисти у Большака, как кость в горле. Что тому причиной, бес объяснить не мог.

— Деньги тебе дам, — я вытащил пять заготовленных монет.

Причем, не Ингиных, а тех, что по наследству достались. Григорий сказал, что черти все же нечисть русская. И деньги предпочитают такие же. При виде лунного серебра Большак разве что на ноги не вскочил. Оно и понятно, чертям волшебные деньги редко перепадали. Они обычно пьяных чужан обирали, а у тех какое серебро?

— Пять таких сейчас и пять таких же, как только дело сделаю, — сказал я.

— Идет! — чуть ли не заорал Большак.

Ну да, он же все-таки черт, пусть старый и опытный. Значит, тоже искушению поддается. Может, не тем я занимаюсь? Не рубежником мне надо было быть, а к чертями прибиться?

— Сначала по рукам хлопнем, — сказал я. — Ты мне всю правду без утайки, да скажешь так, чтобы делом или бездействием вреда не нанести, в ловушку не загнать.

— И ты чтобы после не обманул, рубежников на нас не натравил.

Мы попрепирались еще с минуту, составляя «устный договор», а затем скрепили его рукопожатием. «Чин по чину» — как шепнул мне Григорий.

— Зовут-то тебя, как?

— Матвей.

— Редкое имя среди рубежников. Я Семен. Хотя раньше звали Симеон. Говори, рубежник, на что тебе лешачиха?

— Челове… чужанский ребенок у нее. Вместо него подменыша подсунула, а себе его забрала.

— В своем праве, — с легким вздохом сказал Большак. — А ты не боишься против нее выступать? Понимаешь, кто за ней стоит? Какая-никакая, а родня ему.

— Если каждую нечисть бояться, то нужно дома сидеть. Кто за ней стоит знаю. Вот только не прав ты. Лешему лешачиха не родня.

— В этом сам разбираться будешь. Но придет ко мне леший, я тебя знать не знаю, видеть не видел. Сами разбирайтесь.

— Забились. Так что там про ребенка?

— Да видел я этого пацана. Малехонький совсем, жалко, загубит. У нас бы послужил.

— Послужил? — не понял я.

Большак поежился. В другой ситуации не сказал бы ничего, но теперь мы договор заключили. И если информация касается лешачихи, он обязан ее рассказать.

— Бывает, что дитев, которые без надсмотру, к себе забираем. Кого за плату лешему в ученики отдадим, кого водяному, для прислуживания. Иной раз, когда настолько дитенок без царя в голове, себе оставляем. Эй, Черноух, сучий сын, поди сюда.

К костру выбрался мой недавний знакомый. Робко поводил ушами и уставился на Большака. Мне даже жалко его стало.

— Во, двадцать восемь годков назад подле дороги умыкнули. Такой бестолковый, что никому не сгодился. Себе оставили. Да и тут он…

Большак не договорил, махнул рукой. А Митька, словно того и дожидаясь, вновь растворился во тьме.

— Значит, простые люди могут стать нечистью? — удивился я.

— Неужто не знал? — рассмеялся Большак. — Порой могут, порой нет. Частичка хиста ведь у каждого чужанина есть. Да только сколько ее там, одни слезы. Мы же, когда в обученье берем, своим промыслом делимся. Что нам на потребу, все из него достаем — завистливость, хитрость, злобу. Через то чужанин сильнее становится, с нами роднится.

Угу, вот только Митька, по его же рассказам, за проведенные почти тридцать лет так и остался чужим среди чертей. Его шпыняли, издевались, даже отправили на ту болотную кочку не просто так — услали подальше. С глаз долой, чтобы не мешал. Интересно, это со всей нечистью так или только с определенной?

— Того мальчонку я видал. Хороший, смышленый. Многим бы подошел.

— Это же он семью его сюда заманил! — взбудоражено прошептал Григорий из портсигара.

— Это кто там у тебя из кармана вякает⁈ — набычился Большак.

— Не твоего ума дело. Значит, вон оно как. Ты того пацана себе хотел забрать, а тут лешачиха в дело вмешалась?

А я всю дорогу думал, какого ляда Тихомировы поперлись к черту на рога. Объяснение далось весьма просто. Именно из-за черта и его рогов. Видимо, они добрались до Большого поля. Там уже их почуяла нечисть и увела в лес. Вот только в дело вмешалась лешачиха.

— Себе не себе, — почесал рога Большак. — Но намерение было. Сильна эта паскудница, ничего не скажешь. Хотя и на нее есть управа.

И черт Семен стал рассказывать. Причем, чем больше он говорил, тем ярче загорались во тьме его зеленые глаза. Будто главный лесной черт сам себя раззадоривал. Хотя почему нет.

Вполне возможно он давно задумал, как уничтожить лешачиху. Вот только духу не хватало. Так или иначе, она все же находилась под негласной защитой местного лешего. А ссориться с ним чертям, которые