Парень задумался:

— Да...ничего, — ответил он после паузы. — Я не могу видеть призраков. Да и предметы при мне сами по себе с места на место не перелетали. Все происходило, когда никого не было в комнате. Либо когда все спали. А утром мы уже находили последствия всей этой бесовщины.

— Пахом сказал, что вы говорили ему, что иногда вы чувствуете, как кто-то смотрит вам в спину, — напомнил я.

— Такое было, — согласился Семен. — Но я думал, это все от того, что я очень мнительный.

— Расскажите, что вы чувствовали? — уцепился я за эти слова.

— Ну... — парень замялся, словно не зная, с чего начать. Вынул из кухонного шкафчика две чашки, разлил по ним настоявшийся отвар. Провел ладонью над одной из чашек. Довольно кивнул и протянул мне другую:

— Иногда я так проверяю, не пришла ли эта дрянь за мной, — произнёс он. — В мастерской иногда чай остывал очень быстро. Так вот, Павел Филиппович. Порой я чувствовал, будто в спину мне кто-то смотрит. Злобно так, тяжело, с ненавистью. Если бы взглядом можно было убить — я точно был бы уже мертв.

— И долго вы чувствовали подобное? — полюбопытствовал я и сделал глоток. Кивнул, оценив состав чая. Отвар был весьма неплох.

Семён покачал головой:

— Нет. Секунду или две. Обычно я больше не выдерживал. И оборачивался, чтобы проверить, что позади никого нет. А затем по комнате проходил такой колючий сквозняк.

— И если в комнате был чай, он остывал? — догадался я, и Семён кивнул:

— Все верно, Павел Филиппович.

— Больше ничего? — уточнил я. — Ну, надписи на стенах не появлялись? Быть может возникали какие-то дурные мысли?

Семён на несколько секунд задумался, словно бы вспоминая, а затем покачал головой:

— Нет, Павел Филиппович. Больше ничего.

— Спасибо, — ответил я. Сделал глоток и поставил на стол полупустую чашку.

— Да было бы за что, — пожал плечами Семен.

— Как вам живется тут? — решил узнать я.

— Здесь отлично, — улыбнулся парень — Я знаю, что во всех приютах живут по-разному. И мало у кого есть такая поддержка как у нас. Мать — настоятельница заботится, чтобы мы получили профессию. Тут мы обеспечены жильем. Нам помогают найти работу и вступить в профсоюз. Помогают понять, как вести себя в мирской жизни.

— Что это значит? — удивился я.

— Я замечал, что многие из приютских выходят в город, как новорожденные слепые котята. Не знают, как рассчитать расходы, чтобы до аванса хватило. Многие тратят те деньги, что Империя выдает подъемными, в первой попавшейся питейной. А у нас все средства на книжках лежат. Нас этому сразу обучают. И наказывают спиртного не пить и в карты не играть. Иначе из общежития попрут. А на работе выговор могут дать и штраф вычесть.

— Строго у вас, — усмехнулся я.

— Справедливо, — поправил меня парень. — Иначе многие бы оказались на улице. А там никто не ждет бедняков без благородных фамилий.

Глядя на ряды чистой посуды, которая стояла на полочке, я заметил:

— Мир меняется. И это хорошо.

— Вы верно говорите, мастер Чехов.

— Но скажи мне, Семен, ты ведь собираешься возвращаться в мастерскую Пахома?

— Хотелось бы, — парень опустил голову. — Я понимаю, что смогу и здесь устроиться. На мануфактуре мне место найдется. Буду налоги платить. На танцы ходить... наверное.

Он смутился и покраснел.

— Но мне нравилось работать у Пахома. Там столько интересного. У меня получалось ремонтировать вещи. И я надеялся, что однажды расскажу ему, что я его сын. И он будет мной гордиться.

— Думаю, что так и будет, — сказал я.

— Он решил, что я во всем виноват, верно? — Семка шмыгнул носом. — Вы ведь поэтому надумали меня найти?

Я покачал головой.

— Ты ошибаешься. Пахом как раз тебя ни в чем не подозревает. И я не стал говорить ему о том, что выяснил про твое приютское прошлое.

— Почему? — наивно уточнил парень. Я пожал плечами и ответил:

— Потому что это не мое дело. Это семейное дело и ты сам скажешь обо всем Пахому, когда посчитаешь нужным.

Семен робко улыбнулся.

— Странно это звучит — семейное дело. Непривычно.

— Думаю, что однажды ты привыкнешь.

— Думаете, что ему это нужно? — тихо спросил он. — Вы ведь говорили с ним.

— Я не могу читать чужие мысли, — просто ответил я. — Но Пахом взял себе подмастерье, доверил тебе самое дорогое — свою профессию. Думаю, он будет рад узнать, что нашел не просто близкого по духу человека, а родного.

Парень растерянно провел пальцами по волосам.

— Я надеюсь на это. Спасибо вам, Павел Филиппович. — Еще не за что, — отозвался я. — Я ведь пока еще ничего