— Что?

Эйб кипел от возбуждения. Вот он, долгожданный момент, сейчас раскроется тайна, что-то, чего он не может не рассказать.

— Неужели ты не понимаешь, Алекс? Чарльз мог бы быть отличной кандидатурой в вице-президенты для кого-нибудь вроде Джона Маккейна или даже Колина Пауэлла. Дуэт Пауэлл — Малхолланд в двухтысячном, а? И это не просто слова. Он действительно крупная фигура.

— Господи! — удивился я серьезности его тона. — Да это чушь собачья!

— В тысяча девятьсот девяносто втором казалось, что и Билл Клинтон — чушь собачья, — ответил Эйб и продолжил свои объяснения.

Я сделал вид, что меня это поразило. Эйб распалялся все больше, перейдя на шепот, и постепенно до меня дошло, что независимо от того, станет ли Чарльз вице-президентом в двухтысячном, или в две тысячи четвертом, или когда угодно — это не имеет никакого значения, — Алан Хоутон должен был умереть. Достаточно того, что Чарльз поверил в реальность возможности попасть в конгресс и занять пост вице-президента: это подтолкнуло его к убийству своего мучителя, своей тени, этого нахального шантажиста. А бедная Виктория попала под горячую руку. Я сделал глоток пива, кивнул Эйбу и отметил про себя, что необходимо выяснить, кто такой этот Алан Хоутон и какое он имел отношение к Чарльзу.

А Эйб заговорщически шептал:

— Но ты ничего не слышал, о'кей? Это нас всех касается. Нам нельзя пускать эту лодку ко дну, никаких разговоров, пока Вегенер не попросится в отставку. Понимаешь? Мы все должны держать язык за зубами.

— Понимаю, а еще я понимаю, почему перевели офис общества в Денвер. Здесь же будет штаб-квартира предвыборной кампании, так? Верно?

— Сменим тему, Роберт здесь, — прошипел Эйб.

Роберт в пабе разыскивал нас. Точнее, Эйба.

Он не мог отыскать карты маршрутов, по которым сотрудникам предстояло отправиться этим вечером.

Эйб бросил на меня предупреждающий взгляд, поднялся, и они вышли из бара.

Позднее…

Мы погрузились в большой фургон, почти автобус, и поехали на юг в направлении Литлтона. Чарльза снова нет с нами, машину вел Роберт. В этот раз Амбер вызвалась помогать своему деверю. С тех пор как я начал работать, я видел Амбер всего два раза. Сегодня она в первый раз была без Чарльза. На ней толстовка и черные джинсы, но она все равно выглядит потрясающе. Надо быть женоненавистником, маоистом или слепым, чтобы отказаться вступить в ОЗПА, если она попросит.

Роберт ведет машину и разговаривает. У него, в отличие от старшего брата, нет того обаяния и предприимчивости. Чарльз бы сейчас уже велел нам вспомнить свои любимые фильмы и книжки и заставил Эйба повторять с нами речёвки и слова, которые надо сказать сразу, как откроют дверь (для сплочения группы и усиления командного духа — так считал Чарльз). Роберт же чувствует, что надо бы сделать нечто подобное, но понимает, что в его исполнении это отдает занудством. Такое ощущение, что он проработал книги всех специалистов в области менеджмента и теперь пытается приободрить нас, используя спортивные метафоры и историю о втором рождении компании «Крайслер».

На юг мы проехали по Бродвею, а не по шоссе, и через какое-то время остановились на типичной зеленой окраине, вернее, потенциально зеленой, потому что листья на деревьях пожухли от палящего солнца, а газоны были вытоптаны.

— Приехали, — сказал Роберт, выключил двигатель и обернулся к нам.

— Скажи им, где мы, — подсказала ему Амбер.

— Ах да, это Энглвуд. Трудная т-территория, доходы разные, так что сегодня все идут п-парами.

Все закивали.

Амбер что-то прошептала ему на ухо.

— Да, конечно, нам всем надо собраться с духом, не так ли? — озвучил ее шепот Роберт.

— Да, да, — поддержал Эйб.

— Хорошо. Э-Эйб, ты готов? — спросил Роберт с мнимым энтузиазмом.

— Да, — ответил Эйб.

— Н-не слышу.

— Да, — сказал Эйб громче.

— Все р-равно не слышу.

Эйб заорал, что он готов. Ту же процедуру Роберт повторил во всеми остальными. Унизительно. Когда очередь дошла до меня, он спросил:

— Александр, т-ты готов?

— Да, сэр, так точно! — гаркнул я на манер морской пехоты США.

И тут произошло нечто странное. Роберт засмеялся. Он издавал удивительные звуки, будто тонущая мышь пищит. На самом деле это было не так уж смешно. Собственно, это вообще не было смешно, но Роберт просто угорал. Он достал платок, чтобы промокнуть глаза и высморкаться. Ни один полицейский ни за что не станет выносить скоропалительные заключения а-ля инспектор Коломбо, но мне вдруг показалось, что Роберт просто не может быть убийцей.

— О господи! Это мне кое-что напомнило, да. Ты не знала, что меня вышвырнули со службы подготовки офицеров запаса через неделю? — обратился Роберт к Амбер, забыв, как мне показалось, что тут еще кто-то есть. — Я имел шанс стать худшим солдатом в мире.

— Мне казалось, в Гарварде отменена подготовка офицеров резерва? — заметила Амбер.

— В школе. В Б-Брайте. Они сказали, что хуже меня был только Чарльз. Его не выкинули, потому что он был капитаном к-команды по лакроссу. О, меня надо было видеть, это было…

— Роберт, время не ждет, — перебила его Амбер и посмотрела на него так, что он чуть язык не прикусил.

— Ах да, простите, ребята, забудьте, что я тут вам наговорил. М-м, кто у нас следующий? — обернулся к нам Роберт, еще не совсем расставшийся с веселым настроением.

Все с энтузиазмом подтвердили свою готовность и выразили восторг по поводу сегодняшнего вечернего обхода.

— У всех ли есть карты?

Мы закивали и дружно ответили: да.

— Есть ли такие, кто не умеет ориентироваться по карте?

Одна робкая девочка с русыми кудряшками подняла руку.

— Хорошо, я пойду с тобой, — сказал Роберт.

Мы вытряхнулись из фургона. Еще одна теплая ночь. Энглвуд выглядел так же, как все прочие места, в которых нам доводилось бывать. Очередной унылый пригород. По счастливой случайности или благодаря злому умыслу без пары остались только мы с Амбер, но ничего, я все еще новичок, и мне нужна поддержка старших.

— Похоже, тебе выпало идти со мной, морячок, — сказала Амбер, собирая волосы сзади в тугой хвост.

— Выходит так, — согласился я, пытаясь справиться с волнением.

Мы взяли наши планшетки, материалы и направились к нужной улице. На протяжении всего пути до первого дома я пялился на ее задницу и повторял про себя: «Черт, да успокойся же, Алекс, она обычная женщина».

В первом доме нам открыла круглолицая девица лет двадцати, черные волосы, очки, миловидная, с бокалом вина в руке. Она поглядела на нас и произнесла: