— Я понимаю, уборщица, — сказал он, — могла сговориться с этим, как вы сказали, Кальманисом, но чтобы товарищ Лацис в этом участвовал, никогда не поверю.

На самом деле Райнис мог и в это поверить легко, но участие в преступлении старого партийца и ответственного работника, которого ОГПУ, а точнее ЧК на эту должность и назначила, сильно осложняло всё дело.

— Так я и говорю, надо непричастность дяди Генриха доказать, — Кольцова в присутствии ответственного работника ОГПУ не тушевалась, — я уверена, что Генрих Янович ни в чём не виноват, а всё Карлис затеял.

— А вы что думаете, товарищ Травин? — Райнис повернулся к молодому человеку, предложил ему папиросу.

— Это всё — догадки, — Сергей закурил. — Но судите сами, Радкевич в эту квартиру уже несколько раз ездил, комната там одна такая, где люди не живут. И ключ от неё у Шестопаловой есть, а работает она в Гохране. Уж слишком много совпадений, чтобы ничего это не значило. Скорее всего, они с Кальманисом эти драгоценности вынесли и где-то спрятали, сотрудников наверняка проверяют и карманы с портфелями обыскивают, а вот в мусор там или в ведро с грязной водой никто не полезет, ко всему уборщица — она во все помещения доступ имеет. Часто выносить — риск попасться большой, думаю, они за один раз всё вынесли, спрятали где-то, и теперь берут понемногу, скорее всего Кальманис приносит, а она, когда убирается в комнате, их в тайник кладёт, потом деньги забирает. Навряд ли они кого-то ещё в свои дела посветили, слишком риск большой. Так же, как держать весь товар в том же доме, но я чердак на всякий случай проверил. Кое-что люди прячут, но не золото и бриллианты, а так, по мелочи, два маузера, винтовку сломанную, царские червонцы рублей на триста, печатную машинку, три бутыли с самогоном и рухлядь меховую.

Райнис задумался.

— Разумно, — сказал он, — и то, что Ковров сказал насчёт Шпули, то есть Гершина, тоже важно, раз не хочет тот ждать, нельзя ему раньше нас позволить найти. Вы, товарищи, повели себя как настоящие борцы за народное добро, я это обязательно скажу кому следует. Но дальше мы сами этим займёмся, вы уж, пожалуйста, нам не мешайте. Идите сейчас в торговые ряды, купите себе что-нибудь, не зря же в центр города приехали, а мы с товарищами обсудим, что и как делать. Хорошо?

Травин не возражал, положил коробочку со слепком ключа чекисту на стол и двинулся на выход, Кольцова было возмутилась, что её от дела отстраняют, но взяла себя в руки, к тому же за одну руку её тянул Сергей, и сопротивляться этому было трудно. Коврова и Мальцеву Райнис выпроводил через полчаса, оставшись в одиночестве, задумался.

Если Травин ошибался, и никто в комнату Разумовского деньги и бриллианты не складывал, виновным в провале будет не этот молодой человек, а он, Райнис. Значит, к задержанию придётся привлекать не только сотрудников ОГПУ, но и работников уголовного розыска, и обставить это как обычное похищение, к примеру, из какой-нибудь государственной ювелирной мастерской. Такой вариант рассматривали с самого начала, приказ должен был отдать начальник московской милиции Цыруль. В уголовном розыске для этого существовала специальная группа с номером один, она занималась убийствами, грабежами и кражами с государственных предприятий. Группу возглавлял уполномоченный Бахматов, который в ноябре 1922 года арестовал банду Котова-Смирнова, совершившую больше сотни убийств в Москве и соседних губерниях. Ну а остальными займётся ОГПУ. Кальманиса возьмут на рабочем месте, как только Радкевича схватят, Шестопалову арестуют чуть погодя, проследят за ней. Насчёт Лациса надо было решать с Артузовым, допрос или арест такого высокопоставленного сотрудника, как помощник начальника Гохрана — дело политическое. Заодно неплохо было бы выяснить, кто такой Разумовский. Его описали уж больно похожим на Лациса, тогда комната вполне могла быть конспиративной, а ниточки — вести в иностранные посольства. Тут уж открывалось широкое поле деятельности для контрразведывательного отдела, в котором работал Райнис и который возглавлял Артузов.

* * *

Райнис беспокоился не зря, как правило, настоящие события идут не так, как их планируют. В дело вмешивается случай, небольшая погрешность, от которой весь результат идёт наперекосяк.

Анфиса Шестопалова опасность почуяла ранним утром понедельника, когда несла побрякушки в схрон. В комнате кто-то побывал, за годы работы уборщицей она такие вещи хорошо научилась подмечать. Может быть, кто-то из знакомых хозяина комнаты заходил, он о таких случаях иногда не предупреждал, но женщина рисковать не стала. Вместо приготовленной «Правды» она прихватила первое, что попалось под руку — журнал «Мурзилка», который ей отдал представительный незнакомец из жилконторы. Про то, что на журнале написана её фамилия, она забыла. В схроне лежали деньги, оставленные за прошлую передачу, их она забрала, тихо, на цыпочках, вернулась в свою комнату, убрала драгоценности в укромное место, где никто точно искать не будет. На работу она уходила в шесть, сонного Витьку отнесла и посадила под дверь к соседке, сунув в руку краюшку хлеба.

Агенты уголовного розыска ждали Радкевича, его фотографии и словесное описание были у всех сотрудников, они их наизусть, можно сказать, запомнили. Но вместо Радкевича менять драгоценности на деньги приехал Шпуля, его здесь никто не ждал, и поэтому на его появление не отреагировали. Гершин спрыгнул с пролётки в одиннадцать, как и говорилось в оставленной в тайнике записке, зашёл в подъезд и сначала ошибся дверью, перепутав квартиры, долго искал нужную комнату, не найдя, спросил у жильца, точившего нож на кухне, и только после его подсказки прошёл в седьмую. Потом подслеповато разглядывал таблички и надписи в длинном коридоре. Наконец, вставил ключ в замочную скважину, и зашёл внутрь.

Вместо газеты «Правда» на тумбочке лежал журнал «Мурзилка». Но опять же, подслеповатый Гершин этого сразу не заметил, задел журнал, тот упал на пол и задвинулся наполовину под тумбочку. Наклоняться и поднимать его Шпуля не стал, увидел, что там что-то печатное лежит, и успокоился. Он, сверяясь с запиской, отвернул у кровати шишечку, достал прут, отодвинул кровать и засунул ключ в отверстие. Половица щёлкнула, открывая тайник, Шпуля опустился на одно колено, положил рядом с собой пачку денег, пошарил рукой, озадаченно посмотрел на пустое углубление. Никаких ценностей в схроне не было.

В этот момент дверь шкафа распахнулась, и в комнату со стороны соседа ворвались люди в штатском, но с револьверами. Шпуля было подумал, что это конкуренты, но тут же понял, что с этим ему не повезло. С конкурентами можно было договориться, с агентами уголовного розыска — нет. Гершина уложили на пол, надели наручники. Один из легавых поднял журнал, хотел было положить его на тумбочку, но внезапно решил рассмотреть повнимательнее. А потом забрал одного из своих, и бросился в коридор.

Радкевич был возле дома в десять, но внутрь не пошёл — он должен был проследить, кто зайдёт вслед за Шпулей, чтобы забрать деньги. Шпуля возражал, он считал, что замена содержимого происходит перед тем днём, когда они сюда приезжают, но Герман думал иначе.

— Сам посуди, — говорил он, — ты деньги положил, они так и будут лежать? Нет, сразу их заберут, а потом перед следующим обменом стекляшки положат. И этот человек будет следить за тобой, а я его сразу вычислю, и тогда голубчик от нас никуда не денется, приведёт к остальному товару.

— Пусть вон Косой проследит или Рябой, — предлагал Шпуля.

— Они уже следили, и без толку. Нет, лучше сам этим займусь.

Они с Петькой оставили машину на углу дома и поднялись на чердак соседнего здания, там через слуховое окно было видно всё как на ладони. Над ними, на крыше, кто-то расхаживал, каблуки били по железной кровле. На первый взгляд во дворе и на улице всё было спокойно, никто за Шпулей внутрь не пошёл, и не высматривал. Герман начал беспокоиться, когда прошло четверть часа, а Гершин обратно не появился. Он только собирался послать Петьку на разведку, как его подельника вывели в наручниках и усадили подъехавший автомобиль, следом за ним вышли двое легавых, уж их Радкевич навидался, залезли в машину вслед за Шпулей. Тот, что гремел сверху, на крыше, спустился по лестнице на чердак, осмотрелся, Германа и Петьку не увидел, ушёл вниз.

— Чую, и по нашу душу пришли, — Герман не отрываясь смотрел на разворачивающиеся события, Петька собирался что-то сказать, но он ему не дал, сжал ладонью плечо, —