В воздухе пахло сухой травой, выжженной землей, навозом и свежей кровью.

Когда поднимался ветер, он гремел, хлестал, обдавал пылью и жаром. Земля гудела от топота копыт, гомонили птичьи стаи, ревели звери. Ночь приносила холод, и в ясном небе горело такое множество звезд, что никто не замечал непривычных созвездий.

Так было вплоть до последнего времени. И пока больших изменений еще не произошло. Но теперь наступало Столетие Грома. И когда оно кончится, уже ничто не будет таким, как прежде.

— Нет, спасибо. Сегодня я просто похожу, посмотрю. А вы развлекайтесь. — Мэнс Эверард искоса поглядел на Тома Номуру и Филис-Рэч и улыбнулся им.

Номуре даже почудилось, что этот плечистый, слегка поседевший мужчина с рублеными чертами лица подмигнул ему. Они были из одного временного интервала и даже из одной и той же страны. Разница совсем невелика: Эверарда завербовали в Нью-Йорке 1954 года, а Номуру — в Сан-Франциско 1972-го; все перипетии, выпавшие на долю этого поколения, были просто россыпью пузырьков на глади реки времени по сравнению с тем, что было и что будет потом. Но выпускник Академии Том Номура разменял только двадцать пятый биологический год, Эверард же не говорил, сколько десятилетий добавили к его возрасту странствия по векам и эпохам, а учитывая омолаживающие процедуры, которым регулярно подвергались сотрудники Патруля, догадаться об этом было невозможно. Номуре казалось, что агент-оперативник испробовал в своей жизни столько существований, что стал ему более чужим, чем Филис, которая родилась через два тысячелетия после двадцатого века.

— Давай, пошли, — бросила она Номуре, и он подумал, что даже эта грубоватая фраза на темпоральном языке в ее устах прозвучала нежно и мелодично.

Спустившись с веранды, они направились через двор. С ними поздоровались двое коллег, обращаясь в основном к девушке. Номура их хорошо понимал.

Филис была высокой и стройной, ее лицо с орлиным носом дышало силой, но его суровость смягчали ярко-зеленые глаза и большой подвижный рот; обрезанные над ушами каштановые волосы отливали золотом. Обычный серый комбинезон и крепкие сапоги не портили ни ее фигуру, ни грациозную походку.

Номура знал, что и сам выглядит неплохо — коренастое гибкое тело, скуластое лицо с правильными чертами, смуглая кожа, но рядом с Филис он чувствовал себя бесцветным.

«А также незаметным, — подумал он. — Ну как свежеиспеченному патрульному — и даже не офицеру, а всего лишь научному сотруднику, — как ему сказать аристократке Первого Матриархата, что он в нее влюблен?»

До водопадов оставалось еще несколько миль, но в воздухе уже стоял несмолкающий грохот. Номуре казалось, что он звучал словно хор. Плод воображения это, или он действительно ощущает передающуюся по земле непрерывную вибрацию?

Филис распахнула дверь гаража. Внутри стояло несколько темпороллеров, напоминавших двухместные мотоциклы без колес. Снабженные антигравитатором, эти машины были способны совершать прыжки через несколько тысяч лет. (Роллеры и их пилотов доставили сюда грузовые темпомобили.) Темпороллер Филис был весь обвешан записывающей аппаратурой. Том так и не сумел убедить ее, что нагрузка чересчур велика, а доложить об этом он не мог — она ему никогда не простила бы этого. И Эверарда — старшего по званию офицера, хотя и находившегося в отпуске, — он пригласил присоединиться к ним сегодня в слабой надежде, что тот заметит перегрузку роллера и прикажет Филис передать часть оборудования ее помощнику.

— Поехали, — крикнула она, прыгнув в седло. — Утро скоро состарится.

Том уселся на свой темпороллер, включил привод, и вместе с Филис они выскользнули из гаража и ринулись вверх. Набрав высоту, они перешли в горизонтальный полет и понеслись на юг, где река Океан вливалась в Середину Мира.

Южный горизонт всегда тонул в клубах тумана, серебристой дымкой уходившего в лазурь. По мере приближения туман поднимался все выше, нависал над головой. Еще дальше вселенная закручивалась серым вихрем и, содрогаясь от рева, горечью оседала на человеческих губах, а по скалам стекали ручейки, промывая русло в земле. Таким плотным был этот холодный соленый туман, что долго дышать им было опасно.

Вид, открывавшийся сверху, был еще более грозным — зримый конец геологической эпохи. Полтора миллиона лет чаша Средиземного моря была пустой. Теперь Геркулесовы Врата распахнулись, и в них рвалась Атлантика.

Рассекая воздух, Номура смотрел на запад, на беспокойное, многоцветное, причудливо расчерченное полосами пены безбрежное пространство. Он видел, как воды океана устремляются в недавно возникший разрыв между Европой и Африкой. Течения сталкивались и закручивались, теряясь в бело-зеленом хаосе, бесновавшемся между землей и небом. Стихия крушила утесы, смывала долины, на много миль забрызгивала пеной берега. Снежно-белый в своей ярости поток, сверкая то тут, то там изумрудным блеском, восьмимильной стеной стоял между континентами и ревел. Брызги взлетали вверх, окутывая Врата туманом, и море с грохотом врывалось внутрь.

В тучах этих брызг висели радуги. Здесь, на большой высоте, шум казался всего лишь скрежетом чудовищных жерновов, и Номура четко расслышал в наушниках голос Филис, которая остановила свою машину и подняла руку:

— Подожди. Я хочу сделать еще несколько дублей, прежде чем мы двинемся дальше.

— Но ведь их у тебя уже много, — сказал он.

Ее голос смягчился:

— Где чудо, там не бывает слишком много.

Его сердце подпрыгнуло. «Она вовсе не воин в юбке, рожденная, чтобы повелевать всеми, кто стоит ниже ее. Несмотря на свое происхождение и привычки, она не такая. Ей знакомы благоговейный ужас и красота, и… да-да, ощущение Бога за работой…»

Усмешка в свой адрес: «Должны бы быть…»

В конце концов, ее задача и состоит в том, чтобы сделать аудио-визуальную вседиапазонную запись События — от его начала и до того дня, когда, сотню лет спустя, чаша наполнится, и волны заплещутся там, где позднее предстоит плавать Одиссею. На это уйдет несколько месяцев ее жизни. («И моей, моей, ну пожалуйста!») Каждому сотруднику хотелось увидеть и ощутить эту грандиозность: тех, кого не влекли приключения, в Патруль не брали. Но отправиться так далеко в прошлое могли далеко не все, иначе в довольно узком временном отрезке стало бы слишком тесно. Большинству предстояло узнать все это из вторых рук. Конечно, их руководители могли поручить такое дело только настоящему художнику, который увидел бы и воспринял Событие и принес им его изображение.

Номура помнил свое удивление, когда его назначили помощником к Филис.

Неужели страдающий от нехватки рабочих рук Патруль может позволить себе держать художников?

После того как он ответил на загадочное объявление, прошел несколько непонятных тестов и узнал кое-что о темпоральных путешествиях, Номура задумался, возможно ли в Патруле найти применение полицейским и спасателям, и оказалось, что да. Он понимал необходимость административных и канцелярских работников, агентов-резидентов, историографов, антропологов, ну и, естественно, научных сотрудников вроде него. Несколько недель работы с Филис убедили его в том, что художники не менее необходимы Патрулю. Не хлебом единым жив человек, не оружием, не бумагами, не диссертациями, не только практическими делами…