Повар, слышавший эти слова, не удержался:

— Все его духи водятся на дне чарки. Пьянь он синюшная.

Харада, и не думая обижаться, ответствовал:

— А вот и нет, дражайший мой командир кастрюль и сковородок. Питие — это самое простое из того, что я делаю. Я держу на своих плечах весь мир, и нескончаемые заботы день за днем изнашивают меня.

— Угу! А от винца этот твой мир начинает ходить ходуном, пока у тебя в глазах не помутится, — огрызнулся повар, наливая черпаком огромную миску рыбной похлебки. Потом, вручив ее подавальщику и кивнув на их стол, он сказал, обращаясь к Торе и Гэнбе: — Да все просто, проще некуда. Когда он не в духе, он пьет. После первой чарки ему, как водится, легчает. Тогда он опрокидывает вторую и чувствует себя уже совершенно другим человеком. Но этому другому человеку тоже подавай выпить, вот он и надирается до синевы… Вечно налижется так, что потом ползком до дому добирается да горланит во всю глотку!

Шутка эта была встречена дружным хохотом. Харада было запротестовал:

— Да я пью, только чтобы успокоиться! Но с другого стола кто-то крикнул:

— Ага! Знаем, знаем! Вчера вот, например, так успокоился, что двигаться не мог!

— Придурки! — пробормотал Харада. С презрением отодвинув в сторону миску с похлебкой, он наполнил свою чарку из кувшина и сказал: — Вот китайские поэты знали толк в вине! Вино выпускает на волю талант, освобождает его от оков повседневной суеты. — Он опустошил свою чарку. — «Наполню чарку я свою, не дам засохнуть ей». Это сказал По Чу-и. А Ли По сказал вот как: «Любить могу вино я, не стыдясь богов». Ли По, конечно, знал, что без толку объяснять такие вещи трезвому человеку. Настоящий поэт должен насыщать свою душу, а не брюхо набивать. — Оторвав взгляд от пустой чарки, он увидел, как Тора с Гэнбой проворно уплетают похлебку. Подергав носом, он задумчиво посмотрел на свою миску и придвинул ее к себе.

Гэнба между тем разделался со своей порцией и сидел, довольно причмокивая. Увидев это, польщенный повар отправил ему огромную тарелку с варенным на пару угрем — козырным блюдом здешней кухни.

— Так вы, стало быть, поэт? — спросил Тора у нового знакомого. — А то мне вроде показалось, вы говорили, что управляете каким-то хозяйством.

— Не хозяйством, а поместьем. — Харада остановил на Торе усталый взгляд, потом, выразительно рыгнув, сказал: — Вы, молодой человек, возможно, этого не знаете, но поэта не столько интересует постоянный доход, сколько х-хороший х-хозяин. Вот п-профессор Ясабуро, мой старый друг и коллега, он-то вот очень в-ве… великодушный человек и пользуется моими талантами, когда в них есть нужда. — Хлебнув из чарки, он снова рыгнул и продолжал: — В моем лице вы видите сейчас посланника доброй воли, носителя счастливой вести, хранителя той субстанции, что привносит радость в жизнь даже самых законченных п-прагматиков. Одним словом, я только что закончил миссию милосердия. — Тяжко вздохнув, он сложил руки на столе, уткнулся в них лицом и отключился.

Тора, слушавший все это время лишь вполуха, повернулся к Гэнбе и с удивлением обнаружил, что тот перестал есть. Блюдо с угрем стояло рядом почти нетронутым. Застыв с палочками в руке и даже не донеся до рта аппетитный кусочек, он сидел с отвисшей челюстью и смотрел куда-то через плечо Торы.

Тора обернулся выяснить, что же повергло Гэнбу в такой ступор. В зале было полно народу. За соседним столом шестеро мужчин, по виду скорее всего рыбаков, травили байки за чарочкой вина. За другим столом несколько женщин ели рыбную похлебку и обсуждали свои дела. У самой дальней стены какой-то степенный старик возглавлял семейную трапезу. А рядом с ними оживленно ссорилась супружеская пара. Тора так и не понял, что могло привлечь внимание Гэнбы. Выдернув палочки из застывших пальцев Гэнбы, он спросил:

— На что ты пялишься?

Гэнба опомнился.

— Ух! Ну и ну!.. — Он вдруг покраснел. — Видишь вон ту молодую женщину? Так вот по мне — она самое поразительное создание, какое я когда-либо встречал.

Тора внимательно изучал женщин. Симпатичные девчонки, подумал он, с удивлением и удовольствием отметив про себя, что Гэнба, кажется, заинтересовался-таки противоположным полом. Наверное, он имел в виду вон ту шустренькую, похожую на игривого котенка. Впрочем, и другие тоже ничего себе. Была среди них женщина годами постарше — наставница или, может быть, тетушка. Разглядев ее пышные формы, Тора недоуменно заморгал. Она возвышалась как гора среди хрупких молодух и места занимала не меньше двух мужиков. Широченные плечи, огромная вздымающаяся грудь, пышные руки — все это выпирало под нарядным черным шелком, а круглое румяное лицо кокетливо обрамляли завитые колечками пряди волос, игриво зачесанных набок. При виде этого зрелища Тора едва не заржал в голос. И ничего удивительного в том, что она была такая толстая — ведь она уплетала еду со скоростью, поразившей даже его, так хорошо знакомого с аппетитом Гэнбы. Палочки в громадных ручищах мелькали со скоростью молнии от одной миски к другой; пухлые мизинцы растопырились в разные стороны, пока она, самозабвенно чмокая и хлюпая, втягивала в себя похлебку, не разбираясь, где гуща, а где жижа. Тора повернулся к Гэнбе.

— Они и впрямь милашки, но ты посмотри на эту тетку! Сроду я не видал, чтобы женщины так ели. Неудивительно, что она толстая, как Хотэй[18].

Гэнба непонимающе смотрел на него, потом нахмурился.

— О чем это ты? Да она самая красивая женщина из всех, что мне доводилось видеть! Только посмотри, какая у нее розовая кожа, какой восхитительный ротик, а какое роскошное тело! А ест-то она как! Изящно, будто благородная дама! Уж никак не сравнишь с ее подружками. Я вообще не понимаю, чего ты вечно находишь в этих крохотных костышках, которых, судя по всему, предпочитаешь. Тора был ошеломлен.

— Да ты с ума сошел, не иначе! Это же просто какая-то разжиревшая шлюха, которая не может больше принимать клиентов, вот и содержит теперь заведение, а девчонок привела сюда поужинать. Да оставь ты ее в покое, далась она тебе! Она облапошит такого простака, как ты, вмиг — выудит у тебя все до последнего медяка, а потом еще посмеется над тобой со своими девчонками.

Гэнба встал, лицо его было мрачнее тучи.

— Доброй ночи! — рявкнул он.

— Ты куда? — спохватился Тора, указывая на недоеденное угощение. — Мы же еще не закончили с едой и даже не приступили к нашим делам. Так пока никого и не расспросили.

— Расспрашивать будешь сам, — бросил Гэнба через плечо и направился к столу, за которым сидели женщины.

Тора изумленно смотрел ему вслед. Перед ним был совсем другой Гэнба — не тот, что обычно шарахался от женщин. А Гэнба уже раскланивался перед толстухой и девушками. Лица их были густо размалеваны, и они явно не чурались мужской компании, потому что Гэнбе было тут же позволено присесть за стол рядом с худенькой красоткой, чьи брови были выщипаны, а вместо них нарисованы искусственные высоко на лбу — как это было принято у некоторых придворных дам или актеров, исполняющих женские роли. Тора сокрушенно качал головой. Ну Гэнба! Ведь пожалеет потом! Он даже поднялся и хотел последовать за приятелем, потому что чувствовал себя обязанным защитить этого простака от хитрых уловок уличных красоток. Но едва он сделал шаг в их сторону, Гэнба свирепо зыркнул на него, и Тора поспешно вернулся на свое место. Ну и ладно! Пусть получит хороший урок, подумал он и принялся за еду.