Задергивая занавески, он успел заметить, что под аркой, которая служила входом на Спринг-клоуз, стоит мужчина. Теренс мог видеть его вполне отчетливо в свете причудливых, сделанных под старинные каретные фонари, ламп.

Мужчина был молод, очень молод, совсем юнец.

Не имея склонности поддаваться беспричинной панике, Теренс, однако, сразу проникся убеждением, что юноша находится в арке не просто так, а интересуется именно домом номер 5 по Спринг-клоуз.

Он был высок, темноволос, красив особой грубоватой красотой, одет в джинсы, кожаную куртку и свитер с высоким горлом. Так мог одеться констебль, желающий выдать себя за обычного прогуливающегося юнца.

Теренс знал, что незнакомец не имел возможности разглядеть его, однако не отрывал глаз от затемненного окна.

Что ему здесь надо? Неужели полиция что-то унюхала, как-то узнала о планах Терри? Откуда, каким образом? «Нотариус…» — подумал Терри, и его сразу бросило в пот.

Возможно, нотариус лично знал Джона Фиппса. Или даже был его другом.

Теренс облокотился о прикроватный столик, доставая оттуда валиум. Он проглотил разом две таблетки. Его раздражало, что Тереза так долго плещется в ванне.

Но почему полиция следит за домом? Почему бы им просто не войти и не арестовать его?

Ему пришло в голову, что тот человек в арке как раз и собирается это сделать, но думает, что Теренс еще не вернулся.

Скоро Теренс узнает, как обстоит дело. Он должен узнать.

Какое преступление, в конце концов, он совершил? Никакое. Он еще ничего не подписал. Он скажет, что приходится Фреде кузеном и она поручила ему продать дом в свое отсутствие.

А если они спросят ее, Фреда его не предаст. Она может возненавидеть его, облить презрением, прогнать с глаз долой, но никогда не выдаст полиции.

Теренс глубоко вздохнул, ощущая благотворное действие принятых таблеток, щелкнул выключателем, зажигая верхний свет.

Тереза вышла из ванной, распространяя волны ароматов самых дорогих духов из запасов Фреды. Но ее запах, как и ее нагота, не возымели никакого эффекта. Желание у Теренса пропало. Он только надеялся, что с божьей помощью его потенция восстановится.

Настала его очередь идти в ванную.

Он почистил зубы. Потом взобрался на край биде и выглянул в окошко. Улица была пуста, только чья-то белая кошка попалась ему на глаза. Молодой мужчина, видимо, удалился.

В слабом свете лампы над крыльцом Эдвард выглядел бледным и изрядно похудевшим. Он вошел молча, как будто его специально ждали.

И вдруг, когда он разматывал длинный шарф и вешал на крючок пальто, Бенет осознала, что в действительности его приход не случайность, а давно подготовлен. Эдвард, наверное, был в числе тех анонимных собеседников Мопсы, которым один бог знает что она говорила.

Конечно, Мопса приглашала его. Это была ее заветная мечта — увидеть их поженившимися, несмотря на несовместимость характеров, разницу в чувствах, испытываемых друг к другу, и все ради какой-то иллюзорной благопристойности и… ради Джеймса, которого уже нет на свете.

— Полагаю, что моя мать приглашала тебя сюда?

— Она сказала, что это ты меня приглашаешь.

— Эдвард, опомнись. Такого не могло быть.

— Ты была больна, не вставала с постели, когда я звонил. Она сказала, что ты будешь рада видеть меня.

Его тон отнюдь не был наглым; он говорил с печалью, пребывая в давно знакомой ей унылой хандре, может быть, более ощутимой, чем в прежние времена. Это было какое-то заразное состояние духа: тоска окружила ее кольцами.

— Я тебя не приглашала. Это первое, что я намерена тебе сказать.

— А у меня была надежда, что, войдя в этот дом, я попаду в теплые объятия.

— Только не в мои.

Он не изменился. Так же был эксцентрично одет и так же напоминал атлетично сложенного подростка. Тот же мальчишеский взгляд из-под нависшей надо лбом густой копны золотых волос. Рот его был изящно очерчен, но появились предательские морщинки в уголках.

Эдвард постарел, но постарела и она. Только вот чудесная голубизна его глаз осталась прежней.

— Входи и выпей чего-нибудь, — предложила Бенет.

Она собиралась провести его в гостиную, где в буфете хранились напитки, но вспомнила про Джейсона. Мальчик оставался одни в цокольном этаже, где располагалась кухня и такие опасные вещи, как электрический чайник, газовая плита, ножи и прочее.

Она чувствовала при каждом шаге, как он следует за ней тигриной мягкой походкой, как будто на нем совсем не было обуви. Когда они путешествовали вместе по экзотическим местам, Эдвард там был своим среди диких племен, крался бесшумно, как кошка, и считался неплохим охотником.

Присутствие в ее доме Джейсона требовало объяснения, вероятно, такого же, какое было дано Иэну Рейборну. Можно было повторить ту же ложь. Почему бы и нет?

Для Эдварда этого будет достаточно, и он не проявит излишнего интереса. В прошлом он неоднократно заявлял, что вообще не любит детей.

— Я прочел твою книгу, — сказал он. — Мне понравилось. Отличная книга, достойная полученной премии.

Бенет была удивлена и даже тронута. Обернувшись к нему, она искренне произнесла:

— Мне приятно услышать от тебя похвалу.

— А мне приятно осознание того, что многим в этой книге ты обязана мне.

Ей нечего было сказать в ответ. Он как бы заткнул ей рот кляпом.

— Во-первых, только благодаря мне ты вообще решилась поехать в Индию и проникла в такие места, куда без меня тебе доступ был бы закрыт. Во-вторых, оставим за скобками то, что умению излагать свои мысли на бумаге научил тебя я. Ты могла бы оценить мой вклад хотя бы одной строкой, выразить признательность Эдварду Гринвуду, без чьей помощи… и так далее…

— Значит, моральное удовлетворение, которое ты испытываешь, не компенсирует твое участие в моей работе? Ты хотел бы получить вознаграждение в материальной форме?

Бенет стремительно преодолела оставшиеся ступеньки. Гнев душил ее.

Джейсон на время прекратил забавляться с ксилофоном и теперь нагружал игрушечную тележку Джеймса кубиками.

Увидев Бенет, он улыбнулся ей, и личико его радостно засветилось. Он ждал, не хныча и не зовя ее, и был вознагражден за хорошее поведение тем, что она возвратилась к нему. Раскинув ручонки, мальчик направился к ней. Бенет подхватила его, прижала к себе, и прикосновение к детскому тельцу погасило в ней гнев.

Эдвард пристально рассматривал их обоих. Чуть заметный румянец проступил на его лице. Со свойственной ему угрюмостью он прокомментировал увиденную сценку.

— Значит, вот он каков, мой сын.

Для Бенет это было неожиданностью. Допуская Эдварда в свой дом, она не предвидела, как он отнесется к ребенку, хотя, очевидно, должна была подумать о последствиях. Сейчас не было ничего легче, чем сказать «да» и таким образом выйти из сложной ситуации.