— Почему Лева?

— По кочану! …Которой наш Лева втайне нравится. Такая, понимаете, стареющая комсомольская богиня, толстая, с тройным подбородком и стратегическими запасами неизрасходованного, почти просроченного либидо. Неравнодушна к юношам. Взаимности, конечно, нет. И от женского отчаянья она мстит Леве! Так?

— Нет. Она была нормальная женщина, чуть толстовата, это верно. У нее были муж и любовник. Она хорошо ко мне относилась, даже помогла, когда меня чуть в КГБ не замели…

— Ку-уда-а-а?

— В КГБ!

— Боже праведный! И он молчал! Диссидентушка вы мой! Рассказывайте, рассказывайте, рассказывайте! Все! Подробно! Что вы натворили? Где, когда, почему?

— На карнавале.

— Отлично! Великолепно! Я вижу, вижу: последние кадры «Ночей Кабирии»! Вы идете и плачете светлыми слезами! Вокруг, как у Босха, страшные маски, рожи, ряхи… А что за карнавал?

— Обычный. Как в том детском фильме «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Помните?

— Что вы сказали? В детском фильме?! — Жарынин аж поперхнулся табачным дымом, точно внезапно оскорбленный огнедышащий дракон. — Это не детский фильм, это гениальное кино, пророческое! А Элемка Климов — Нострадамус!

— В каком смысле? — не понял писатель.

— О, невдумчивый вы, невдумчивый! Фильм-то хоть помните?

— В общих чертах.

— В общих чертах! — передразнил режиссер. — Эх, вы! Пророчества надо знать наизусть! Хорошо, я вам напомню. Образцовый пионерский лагерь. Все дети ходят строем, купаются по команде, участвуют в художественной самодеятельности, едят с аппетитом и прибавляют в весе. Мечта! Но один пионер, Костя Иночкин, строем не ходит, купается когда и где захочет, да еще дружит с деревенскими мальчишками. И тогда директор лагеря товарищ Дынин, формалист, зануда и подхалим… Кстати, Кокотов, вы обращали внимание, что формалисты от искусства тоже обычно зануды и подхалимы?

— Да, как будто…

— Не как будто, а точно. Так вот, начальник отправляет Иночкина домой, к бабушке. Костя, не желая огорчать старушку, тайно возвращается в лагерь. Друзья-пионеры, пряча его от Дынина, оформляются как оппозиция директорской диктатуре. В итоге: Дынин уволен, и его, как еще недавно Иночкина, увозит на станцию грузовик с молочными бидонами…

— Это все я помню, — раздраженно заметил Кокотов. — Ну и где тут пророчество?

— Сейчас объясню. Чего, собственно, добивается Дынин? Порядка, дисциплины, организованного досуга и прибавки в весе. Кстати, эта мания — откормить ребенка — осталась от голодных послевоенных лет. Разумеется, в сытые семидесятые это выглядело нелепо, даже смешно. А вот в девяностые, когда в армии для новобранцев устраивали специальные «откормочные» роты, это уже не выглядело глупым. История повторяется. Но вернемся к Дынину. Ведь все, чего он требует от детей, абсолютно разумно! Вообразите: если три сотни пионеров перестанут ложиться, просыпаться и питаться по горну, откажутся ходить строем, начнут бегать и резвиться сами по себе… Что случится?

— Хаос, — подсказал писатель.

— Верно! А если дети станут купаться где попало, без надзора взрослых? Что есть пионер-утопленник? Горе — одним, тюрьма — другим. Так?

— Это самое страшное! — передернул плечами бывший вожатый. — У меня однажды девчонка из первого отряда пропала. Думали, утонула в Оке. Даже водолаза вызывали. Я чуть не поседел в двадцать лет. Верите?

— Еще бы! А контакты с деревенскими? Это же — гарантированная эпидемия. Согласны?

— Абсолютно согласен!

— Так кто же он, наш смешной и строгий Дынин, требующий соблюдения всех этих правил коллективного детского отдыха? Догадались? Думайте!

— Не знаю. Сдаюсь.

— Дынин — это советская власть.

— Да ладно вам!

— А вот и не ладно! Вспомните, незабвенная советская власть занималась тем же самым: порядок, дисциплина, организованный досуг, рост благосостояния народа… Другими словами, прибавка в весе.

— А кто ж в таком случае Иночкин? — полюбопытствовал автор «Гипсового трубача».

— А Иночкин — это неблагодарная советская интеллигенция, которая всегда ненавидела государственный порядок, но жалованье хотела получать день в день. И какую отличную фамилию Элемка придумал для героя! Вы замечали, как образуются самые распространенные псевдонимы? Правильно! — кивнул Жарынин, даже не дав собеседнику раскрыть рот. — От имени мамы или любимой женщины: Катин, Галин, Марин, Олев, Светин, Ленин, Инин… А тут — Иночкин! Значит, иной, инакомыслящий! Маленький, милый, но уже безжалостный разрушитель государственного порядка. Гениально! А помните, как заканчивается фильм?

— На родительский день приезжает большой начальник… Ну, и…

— Абсолютно верно. Приезжает большой начальник Митрофанов проведать племянницу, кстати редкую оторву, вроде Ксении Собчак, и снимает, к чертовой матери, с работы Дынина за формализм и подхалимаж. Вы видели, чтобы хоть кого-то за формализм и подхалимаж с работы сняли?

— Не-ет, — признался писатель.

— Правильно. Митрофанов — это аллегория нарождавшегося реформаторского крыла советской власти. А Дынин — символ замшелой номенклатуры. Он, чтобы дядю порадовать, хотел племянницу королевой полей — кукурузой — нарядить… Улавливаете?

— Что?

— Как что? Номенклатура стремилась повязать партийных новаторов мелкими личными гешефтами. А кто в конце концов вылез из початка вместо племянницы?

— Иночкин.

— Умница! Из початка вылезла неблагодарная советская интеллигенция, либеральная до аморализма. И что делает товарищ Митрофанов, сняв Дынина?

— Зовет всех купаться? — припомнил Кокотов.

— Правильно! Зовет купаться в неположенном месте. Понятно?

— Нет…

— Думайте! Даю подсказку: Митрофанов — это…

— Не знаю.

— Эх вы! Митрофанов — это же Горбачев со своей перестройкой! Он снимает Дынина (старую номенклатуру), разрушает установленный порядок и зовет всех купаться в неположенном месте, а те от нетерпения начинают прыгать через реку — из социализма в капитализм!

— Не может быть! — вздрогнул Кокотов и почувствовал на спине мурашки.

— Увы, это так! Но не перепрыгнули. Нет. Свалились… Начался жуткий бардак девяностых. Пьяный Ельцин. Кошмар «семибанкирщины». И понадобился снова кто?

— Дынин!

— Вы растете прямо на глазах! Да-да-да! Дынин. Путин! Улавливаете? А ведь фильм-то снят задолго до перестройки! Вот на что способно, коллега, настоящее искусство! Понимаете? Но извините, Андрей Львович, я перебил вас! Рассказывайте дальше! Что же случилось на карнавале?

— Ну, в общем, наша художница Тая посоветовала мне нарядиться хиппи…