Почему-то распространилось мнение, что одиннадцать присяжных проголосовали за газовую камеру и только один — против. Утром около семи часов при большом стечении народа в чайной кто-то громко сказал: «Скорее всего это черномазая», — выразив мнение большинства. Правда, нашлись такие, которые с чьих-то слов утверждали, что помощник шерифа, охранявший совещательную комнату, шепнул кому-то, кого кто-то знал, что голоса разделились поровну. Но около девяти часов этот слух был опровергнут в кофейне. Две теории широко и возбужденно обсуждались в то утро в районе площади. Первая: мисс Калли спутала все карты просто потому, что она черная. Вторая: Пэджиты сунули двум-трем присяжным кругленькие суммы, так же как той врунье, суке Лидии Винс.

По наблюдениям Уайли, вторая теория имела больше приверженцев, чем первая, хотя едва ли не все участники дискуссии готовы были поверить во что угодно. Я понял, что чайно-кофейные слухи мне не помогут.

* * *

В субботу во второй половине дня я миновал железнодорожный переезд и медленно въехал в Нижний город. На улицах было оживленно: повсюду сновали дети на велосипедах, подростки играли в дворовый баскетбол, взрослые целыми семьями сидели на верандах, из открытых дверей лачуг лилась музыка, перед магазинами стояли компании хохочущих мужчин. Казалось, никто не оставался дома в субботний вечер, как того требовали правила пуританского ригоризма.

На веранде мисс Калли тоже собралась большая компания: Эл, Макс, Бобби, преподобный Терстон Смолл и еще один хорошо одетый священник. Исав оставался в доме, ухаживая за женой. Утром ее отпустили из больницы, строго наказав не вставать с постели три дня и даже пальцем не шевелить. Макс проводил меня к ней в спальню.

Она полусидела, обложенная подушками, и читала Библию. Завидев меня, широко улыбнулась и сказала:

— Мистер Трейнор, как мило, что вы приехали меня навестить. Садитесь, пожалуйста. Исав, принеси мистеру Трейнору чаю.

Исав, по обыкновению, беспрекословно бросился выполнять распоряжение жены.

Я сел на жесткий стул, стоявший у кровати. Мисс Калли производила впечатление вполне здорового человека.

— Меня тревожит судьба обеда, предстоящего в ближайший четверг, — пошутил я, и мы оба рассмеялись.

— Я в состоянии стоять у плиты, — заверила она.

— Ни в коем случае. У меня есть более плодотворная идея. Я принесу обед с собой.

— Почему-то меня это беспокоит.

— Не волнуйтесь, я принесу что-нибудь вполне съедобное, но легкое. Сандвичи, например.

— Сандвичи — это прекрасно, — улыбнулась она и похлопала меня по колену. — А у меня к тому времени поспеют помидоры.

Потом посерьезнела и отвернулась.

— Мы плохо выполнили свою работу, не так ли, мистер Трейнор? — В ее голосе звучали печаль и смущение.

— Вердикт не встретил одобрения, — согласился я.

— Это не то, чего я хотела.

И это на много лет вперед оказалось единственным, что я услышал от нее по поводу злополучного совещания присяжных. Исав позднее пояснил мне, что остальные одиннадцать человек поклялись на Библии не разглашать тайны голосования. Мисс Калли не стала клясться на Библии, но дала честное слово хранить секрет.

Я оставил ее отдыхать, а сам вышел на веранду, где провел следующие несколько часов, слушая разговоры о жизни, которые вели священники и ее сыновья. Устроившись в уголке и попивая чай, я старался не вмешиваться в беседу и время от времени отвлекался, поглощенный вечерними субботними звуками Нижнего города.

Потом преподобный Смолл и другой священник ушли, на веранде остались только Раффины, и разговор неизбежно коснулся суда, вердикта и того, какой резонанс он вызвал по другую сторону железной дороги.

— Он действительно угрожал присяжным? — спросил меня Макс. Я подробно описал, как это было, Исав по мере необходимости дополнял рассказ. Молодые люди были так же шокированы, как и все мы, видевшие это своими глазами.

— Слава Богу, что он всю жизнь проведет за решеткой, — сказал Бобби. У меня не хватило смелости открыть Раффинам правду. Они, как всегда, очень гордились своей матерью.

Тема преступления и процесса мне порядочно надоела. Я распрощался с хозяевами около девяти и медленно, без определенной цели, прокатился по Нижнему городу. В одиночестве. Тоскуя по Джинджер.

* * *

Город бурлил еще много дней. Мы получили восемнадцать писем, шесть из них я опубликовал в очередном выпуске, половина которого была посвящена состоявшемуся процессу, и это, разумеется, еще больше всколыхнуло общественность.

На протяжении всего лета мне казалось, что город никогда не перестанет судачить о Дэнни Пэджите и Роде Кассело.

Но в один прекрасный день оба персонажа вдруг отошли в историю. В мгновение ока, буквально в течение каких-нибудь суток, все забыли о суде.

По обе стороны железной дороги появился более важный повод для волнений.

Безоговорочным предписанием, не оставлявшим места для сомнений и проволочек, Верховный суд распорядился немедленно ввести в действие систему смешанного школьного обучения. Больше никаких отсрочек, никаких апелляций, никаких обещаний. Перспектива безотлагательной интеграции повергла Клэнтон, как и все остальные города Юга, в шок.

Гарри Рекс принес мне официальный текст предписания и постарался объяснить все тонкости. Впрочем, особых сложностей для понимания он и не представлял. Все школьные администрации обязаны были срочно приступить к проведению в жизнь плана десегрегации.

— Это значительно повысит ваш тираж, — предсказал Гарри Рекс, жуя свою незажженную сигару.

Повсюду в городе тут же стали организовываться митинги, я освещал их в газете. Однажды жарким вечером в середине июля такой публичный сход проходил в гимнастическом зале одной из школ. Зал оказался битком набит взволнованными родителями. Уолтер Салливан, юрисконсульт «Таймс», был также поверенным в делах школьного совета. Он-то, не будучи лицом выборным, и держал в основном трибуну. Политики предпочитали прятаться за его спиной. Мистер Салливан без обиняков сообщил, что через полтора месяца, когда начнутся занятия, школьная система округа Форд будет полностью десегрегирована.

Собрание в школе для черных на Берли-стрит было менее многочисленным. Мы с Бэгги посетили и его, прихватив с собой Уайли Мика, чтобы сделать несколько снимков. И здесь мистер Салливан объяснил присутствовавшим, что предстоит. Его речь дважды прерывалась аплодисментами.

Разница между двумя этими собраниями поражала. Белые родители были рассержены и напуганы наступлением рокового дня, я видел даже плачущих матерей. В «черной» школе царила атмосфера триумфа. Здесь родители тоже были озабочены, но и воодушевлены тем, что их дети наконец получат возможность посещать хорошие школы. Хотя до приличных жилищных условий, достойной работы и удовлетворительного медицинского обслуживания было еще ой как далеко, интеграция в государственную систему образования представляла собой огромный шаг вперед на пути их борьбы за гражданские права.