С января 1916 года русских пленных солдат стали наиболее активно бросать на работы на фронтах. Здесь — самый тяжелый труд: один обед с работой по 13–18 часов в сутки. Как вспоминал современник, «эти рабочие батальоны русских пленных занимались исключительно рытьем окопов, ставили проволочные заграждения, строили шоссейные и железные дороги и мосты, обслуживающие передовые линии немецкого фронта. Принуждались они к этим работам нечеловеческими истязаниями и голодом».[214] Находились на положении фактически рабов.

Огромное количество русских пленных наравне с жителями оккупированной Бельгии и немецкими солдатами суровой зимой 1916–1917 гг. были брошены на строительство «линии Зигфрида», более известной как «линия Гинденбурга». На эту линию весной 1917 года отступили германские армии, что позволило немцам с громадным уроном для врага отбить наступление французов — «бойня Нивелля», вызвавшее ряд восстаний во французской армии. Русская разведка констатировала, что русские пленные широко использовались для строительства оборонительных работ и оборудования тыловых позиций на Западном фронте.[215] Те военнопленные, что копали окопы на Французском фронте, находились в особенно тяжелом положении, и их так и называли среди товарищей — «обреченные».

Таким образом, 6-я статья Гаагской конвенции — «Государство может привлекать военнопленных к работам сообразно с их чином и способностями, за исключением офицеров. Работы эти не должны быть слишком обременительными и не должны иметь никакого отношения к военным действиям» — вообще не соблюдалась. В период активных операций каждая сторона тут же заставляла военнопленных рыть для себя окопы и готовить укрепления. То есть немедленно трудиться на фронтовых работах, что было запрещено международными конвенциями.

Как говорилось, побеги из плена часто производились именно из рабочих команд. Следовательно, начальник команды должен был заботиться о том, чтобы побегов не было. Достичь данного результата можно было двумя обычными путями — «кнутом и пряником». В условиях войны эти пути неизбежно принимали гипертрофированные формы. С одной стороны, «пряник»: улучшение быта пленных, чтобы снизить их активность к бегству. Например, применительно к событиям плена периода Великой Отечественной войны бывший советский военнопленный так вспоминает о действиях начальника небольшого рабочего лагеря: «Фельдфебель понимал, что никакая решетка или колючая проволока не остановят настоящих солдат, если они захотят бежать из плена. Единственное средство против этого — хорошо кормить пленных…»[216]

И напротив — «кнут». Когда русские пленные отказывались от работ военного характера, их часто истязали: стояние без отдыха по нескольку суток на плацу, голод и жажда, холодная вода зимой, арест, подвал, избиения, подвешивания, мнимые расстрелы. Многих забивали до смерти или расстреливали. В русской прессе писали: «Если из солдатских лагерей несся крик о помощи, то из шахт и из лагерей за фронтом несся стон, полный отчаяния. На фронт отправлялась команда пленных, доведенных голодом и побоями до неописуемого убожества…»[217] Истощение пленных в рабочих командах часто принимало крайнюю степень дистрофии. Вплоть до того, что в лагерях они «откармливались».

То есть тот скуднейший паек, что выдавался в стационарных лагерях, воспринимался в качестве спасительного, так как здесь по крайней мере не было работы. И можно было эффективнее сохранять энергию калорий, полученных от скудного питания. В целом норма пайка соблюдалась, однако разница заключалась в том, что в одном случае люди работали, сжигая калории, а в другом — просто «сидели». Русская сторона признавала: «В Германии и Австро-Венгрии, помимо концентрационных лагерей, были устроены еще так называемые рабочие лагери. Эти „лагери“ обычно устраивались в центрах таких районов, в которых предполагалось дать широкое применение труду военнопленных. Причем пленные поступали в них из концентрационных лагерей по мере того, как в данной местности создавались новые или же расширялись уже начатые работы. Пища и режим ничем не отличались от концентрационных лагерей, и единственное отличие в условиях существования военнопленных заключалось лишь в том, что пленные проводили в этих лагерях только ночь, а днем отдельные партии их распределялись по окрестностям, где пленные исполняли различные работы».[218]

Чем дальше, тем больше пленные использовались на работах. Во всех воюющих странах в народном хозяйстве не хватало рабочих рук. Но если западные страны Антанты могли использовать колониальных рабочих, а в России проживало многочисленное население, то немцам и австрийцам приходилось хуже, так как всех взрослых мужчин трудоспособного возраста забирал фронт. Для сравнения: в Австро-Венгрии крайним возрастом для ополченца тыловых служб считались 52 года, а в России — 43 года. Все-таки мужчина после сорока трех лет, уже «списываемый» из Вооруженных сил, еще очень даже способен к мирному труду. Поэтому именно австро-германцы старались использовать максимум военнопленных противника.

Летом 1916 года шесть русских сестер милосердия в течение восьми недель осматривали лагеря русских пленных в Германии. Помимо прочего, было отмечено: «В солдатских лагерях всюду сравнительно мало пленных, главная масса вся на работах, а в лагерях остаются полуинвалиды, часть унтер-офицеров, сменяющиеся команды, пришедшие с одной работы и вскоре отправляющиеся на другие».[219] Эти сведения подтверждает и бывший русский военнопленный. К концу 1916 года к лагерю, где содержался Ю. Кирш, были прикреплены до ста тысяч военнопленных, но в самом лагере единовременно находились не более пяти тысяч. Все остальные находились на работах.[220]

Промежуточная ситуация сложилась в Австро-Венгрии, где переданный на частные работы пленный контролировался в меньшей степени, нежели в Германии, но все-таки контролировался в отличие от России, где контроля в таких случаях почти никогда не существовало, вплоть до момента, когда пленный вновь возвращался в лагерь. В 1916 году в Австро-Венгрии указывали: «Продовольствие военнопленным работодатель доставляет на свои средства. Отпуск военнопленных в распоряжение работодателя может быть поставлен в зависимость от доказанной наличности у него запасов продовольствия или от очевидной возможности своевременного их приобретения». То есть власти параллельно рассчитывали и на контроль над наличными запасами продовольствия в частных руках.