Ну конечно, она должна спасти его. Спасти во что бы то ни стало. Она сделает все, что потребуется, не откладывая.

А потому следующим утром, когда ее тюремщица вошла к ней, чтобы отвести принимать очередную мерзкую ванну, Мадлен припала к ее руке с толстыми, массивными пальцами и запечатлела на ней поцелуй – долгий, дикий, голодный, с засосом – «вот так бесы припадают к моим сосцам», – проговорила девушка и поведала, что она действительно околдована дьяволом, но что ее бесы решили отвернуться от брата своего и орудия, приходского священника церкви Сен-Пьер, этого «козла в сутане, приапа в скуфье».

В полдень Мадлен предстала перед «синклитом» – собрались все, кроме ее отца; той же ночью ее тайком провели в дом Капо. Члены «синклита» уговорили прокурора допустить Мадлен на суд. Они сказали ему, что та – идеальная свидетельница обвинения. С ее помощью они раз и навсегда избавятся от ненавистного духовника. Ведь разве не в этом состоит их главная цель? Возразить было нечего. Прокурорская дочка действительно могла им помочь сделать это, в особенности если ее надзирательница опишет ее поведение, и хорошо бы вселившиеся в нее демоны как-то проявили себя перед судьями. Конечно, решил «синклит», девушку следует предъявить суду. Но ее требуется подготовить, чтобы та дала такие показания, какие нужно. Ясно, что она готова сотрудничать. Должно быть, горит местью. Прокурор сдался. Хорошо, Мадлен пригласят в суд, но вне зала заседаний он все равно не желает ее видеть и после завершения процесса обязательно проучит ее, отослав куда-нибудь подальше. Ему даже все равно куда. Его друзья поклялись, что так и будет.

Сперва каноник Миньон был с Мадлен осторожен. С крошкой Сабиною он добился многого – хотя, как ему это удалось, он сам не мог понять до конца, – но как же обработать эту Мадлен? Ее состояние – она была на сносях, на седьмом месяце, – внушало ему некоторые опасения. И все же он взялся играть роль наставника одержимой бесами.

Они уединялись в библиотеке Капо и читали вслух отчеты о прежних процессах, причем и протоколы допросов, и описания того, как вели себя настоящие одержимые. Затем они вместе молились, прося Бога помочь им доказать, чем занимались кюре и его демоны.

Конечно, такого Мадлен не ожидала. Все эти толпы на улицах… Но у нее не оставалось выбора, приходилось идти до конца. Ведь суд должен был вот-вот состояться. Она во всем повиновалась канонику, тот был доволен. Да, конечно, все, что он говорит, правда. Конечно, она поклянется в этом. В описаниях одержимых она в точности узнает себя. Да, да и еще раз да. Язык ее стал скользким ото лжи, все члены ее тела ныли от гимнастических упражнений. Она готова лелеять ростки истины, которую ей поведал «синклит», готова скакать по зале суда, если так пожелают ее наставники. В самом деле готова. Она молила, чтобы ей разрешили свидетельствовать против дьявола.

В то время как Мадлен выражала полную готовность стать лучшей из пешек, с крошкой Сабиной возникало все больше проблем. Каждый урок заканчивался тем, что она доводила себя до истерики, крича истошным голосом, требуя, чтобы демоны оставили ее, проклиная вступившего в союз с дьяволом кюре и предрекая ему вечное пребывание в аду. Каноник упрашивал ее поберечь силы для суда. Та отвечала, что не владеет собой. Демоны сильнее.

Каноник доложил «синклиту», что устал от Сабины, что с него довольно. Если так дальше пойдет, это будет стоить ему нескольких лет жизни. Однажды она чуть не прибила его, когда он пытался ее успокоить. Он упал и ударился головой о каменную плиту над камином. Едва не раскроил себе череп. Эта девчонка вгонит его в гроб. Ему нужна помощь.

Но «синклиту» было хорошо известно его неуемное тщеславие. Друзья принялись расхваливать святого отца за отлично выполненную работу; это подействовало: он в тот же день вновь посетил дом Капо. «Единственное, чего я боюсь, – ворчал он, – это что все лавры достанутся этой негоднице. Та все принимает за чистую монету. – И добавлял шепотом: – Теперь она сама во все верит!»

Месье Адам прописал Сабине еще большую дозу снотворного. Каких только сочетаний наркотических средств он не перепробовал – их сменилось так много, что теперь он и сам не помнил, что ей давал и каким был первоначальный рецепт. Но Сабине все равно не спалось. Тогда аптекарь добавлял в микстуру еще чего-нибудь. Когда в результате это приводило к запору, в дело шло что-то другое. Тогда несчастная начинала бредить. Маннури делал ей кровопускания, но те не помогали. У каноника хранился небольшой запас засохшей крови, собранной некогда на могиле святого Франциска Сальского. Он дал девушке съесть драгоценную корочку – бесполезно. Никакого улучшения. Каноник не знал, что делать. Месье Адам достиг предела своего искусства. Маннури заявлял , что ему не удалось обнаружить ничего, что помогло бы объяснить поведение Сабины, – ни у Аристотеля с Августином, ни у Галена или кого-нибудь из арабов. Они оказались в тупике.

Суд над кюре церкви Сен-Пьер, что в К***, начался второго сентября 16** года.

Увещевательное письмо епископа обеспечило невиданный наплыв желающих дать показания. Жители К*** буквально состязались за право свидетельствовать против кюре; для них процесс был своего рода развлечением, чем-то вроде тех игр, в которые они летом привыкли играть в кабаках, просиживая за игрою иной раз целые дни напролет, потягивая из кружки пиво. Их показания – сплошные домыслы и выдумки – сообщались тысячам людей, пришедших на площадь, у которых не было денег, чтобы заплатить за место в зале.

Правда, некоторые говорили правду. Они сообщали о вещах не слишком предосудительных, в которые поверить было совсем не трудно. В число этих людей входили раскаявшиеся любовницы и любовники господина кюре и супруги оных.

Особо старался викарный священник церкви Сен-Пьер. Он сидел в первом ряду, прямо перед заседателями, и не сводил глаз с каноника Миньона. Когда тот теребил наперсный крест левой рукой (знак одобрения), сей претендент на место настоятеля вскакивал и горячо поддерживал говорившего. А почему бы и нет? Ведь он второй человек в приходе, и кто, как не он, лучше всех знает, какие злодеяния совершил отец Луи? А между тем под кроватью викария стояла запертая шкатулка, и в ней лежало письмо, датированное концом сентября, которое назначало его на место настоятеля церкви Сен-Пьер в связи с появлением в К*** вакансии.

Обвинения следовали одно за другим. Престарелая мадам Эпозе, вдова бондаря, возложила вину за то, что на ней появились вши «величиною с кулак», на отца Луи, которого прежде никогда не видела. Молодая жена привела в суд находившегося в сумеречном состоянии души мужа и принялась жаловаться, что тот «негоден к супружеству» с самой их брачной ночи. В связи с этим отец Луи был обвинен в особом виде колдовства, состоявшем в завязывании узелков, способных на расстоянии воздействовать на некоторые способности людей; суд потребовал, чтобы он указал, где спрятан тот шнурок, узелки на котором лишили почтенную даму радостей супружества и прекратили мужа ее в дурачка. Отец Луи был настолько ошеломлен, что не мог говорить. А потому викарий ответил вместо него, сказав, что видел веревочку с узелками в ризнице. (На следующий день та была представлена суду, сочтена уликою и приобщена к делу, а уже к концу дня узелки были развязаны, и шнурок вновь занял свое законное место на башмаке младшего брата викария.) Жена, чьи помыслы теперь были устремлены лишь к тому, чтобы наверстать упущенное, вывела мужа из суда за ухо, к вящему веселью собравшихся…